Суббота, 18 мая, 0.39
Странная «мадам Массон» заметно бледнеет.
Она в растерянности смотрит на моего отца — смущенно и в то же время неприязненно. Следом за ней из кабинета выходят еще человек десять, примерно того же возраста, что и она. У некоторых галстуки испачканы фуа-гра. Все дымят гаванскими сигарами. У каждого на лацкане пиджака значок в виде серебряной змейки.
Ненавижу подобные ситуации. Всегда в таком положении чувствую себя по-дурацки.
Отец между тем как ни в чем не бывало прибавляет:
— Надеюсь, с белыми обезьянами все в порядке?
При этих словах я вздрагиваю. О чем это он?
Мама сидит не шелохнувшись и улыбается светской улыбкой.
Мадам Массон, очевидно, решает взять ситуацию в свои руки. Обернувшись на мгновение к своим спутникам — все они пребывают в явном замешательстве, — она направляется к отцу и полувопросительно говорит:
— Месье?..
— Пюсси, Франсуа Пюсси. Я работаю, так сказать, в области металлургии. Это я сделал новые клетки для белых обезьян. Какие чудесные животные!
По мере того как мадам Массон выслушивает эту тираду, на ее лицо понемногу возвращаются краски. Ее спутники тоже облегченно вздыхают.
— Да-да, конечно, месье Пюсси, — бормочет она. — Как поживаете?
Начинается обычная в таких случаях равнодушно-вежливая болтовня: отец объясняет, что живет неподалеку, в недавно приобретенном «Замке королевы Бланш» («Ах, так это вы — новый владелец?»), что часто заходит сюда поужинать («Странно, что мы ни разу не встретились!»), а вот в Ботаническом саду давно уже не был («В следующий раз предупредите меня заранее, я устрою вам персональную экскурсию!»).
Мадам Массон держится великолепно. Она отвечает именно то, что нужно, и проявляет ответное сдержанное любопытство. Я чувствую, что она с трудом удерживается от того, чтобы посмотреть на часы или обернуться к своим коллегам, лишь все сильнее стискивает сцепленные пальцы рук при каждом новом вопросе отца.
Какой же он все-таки зануда!
Еще я чувствую, что мадам Массон избегает моего взгляда.
С самого начала разговора ее с отцом я не отрываю от нее глаз.
Пару минут назад она говорила о Маркомире. Под мышкой у нее зажата папка с наклейкой: «Протей Маркомир S6-K2-2803». Что за странный шифр? И главное — что внутри? На папке заметен штамп «Министерство внутренних дел. Служебная информация».
Я пытаюсь перехватить ее взгляд. Наконец она сама оборачивается ко мне и произносит:
— Здравствуйте, мадемуазель.
Отец спохватывается и представляет маму и меня:
— Моя жена, Гиацинта. Моя дочь, Тринитэ.
И конечно же — о, эта отвратительная привычка! — прибавляет:
— Она у меня настоящий вундеркинд! Представляете, в тринадцать лет она уже заканчивает научное отделение колледжа Генриха Четвертого!
Мадам Массон и ее спутники смотрят на меня с интересом.
О, как мне знакомы эти взгляды!..
Потом она спрашивает:
— Значит, ты занимаешься у профессора Ложье?
— Да, это мой преподаватель химии.
— Он мой старый друг…
— И тоже входит в ваш клуб?
Она снова бледнеет:
— Какой клуб?
Я нарочито детским голоском отвечаю:
— Ну, ведь у вас у всех одинаковые значки. Значит, у вас свой клуб, разве нет?
Мадам Массон и одиннадцать (я подсчитала) сопровождающих ее мужчин багровеют.
— Ну что ж, друзья, — наигранно-бодрым тоном говорит она, поворачиваясь к ним и резко хлопая в ладоши, — уже поздно, нам пора.
Она поворачивается ко мне спиной, но я не отстаю:
— Вы говорили о Протее Маркомире, не так ли? Вы действительно думаете, что он причастен к похищениям детей?
Вся компания Жервезы Массон смотрит на меня так, словно я произнесла нечто ужасно непристойное.
— К каким похищениям детей? — удивленно спрашивает мама. Она, так же как и отец, еще не в курсе последних событий, а я решила о них не упоминать, чтобы поберечь ее чувствительную натуру.
Мадам Массон начинает лихорадочно натягивать плащ.
Я продолжаю настаивать:
— А еще вы, кажется, говорили о подземных карьерах?
— ТРИНИТЭ!
Заметив смущение окружающих (как знать, может быть, потенциальных клиентов?), отец решает изобразить строгого родителя.
— Тринитэ, уже поздно, — говорит он. — Ты же видишь, эта дама и эти господа спешат — так оставь их в покое! Завтра тебе в школу. Нам с мамой тоже нужно будет встать пораньше — мы прямо с утра едем в аэропорт Руасси…
О, как фальшиво все это звучит! Какой же он скверный актер!
Отец растерянно смотрит вслед горе-конспираторам, которые почти бегом направляются к выходу, даже не обернувшись напоследок.
Тишину нарушает негромкий голос официанта:
— О, надо же, вот и он собственной персоной…
Протерев стойку бара, он включил небольшой телевизор, укрепленный на стене между рядами бутылок.
Я не могу удержаться и вскрикиваю:
— Маркомир!
«Герой дня» дает интервью на набережной Орфевр. Вид у него усталый, но довольный. Кажется, ему нравится изображать жертву.
— Месье Маркомир, у полиции не нашлось против вас ничего серьезного. Как вы можете прокомментировать такое грубое нарушение закона, каким стал ваш арест?
Слегка приподняв ярко-синие солнцезащитные очки, закрывающие его глаза цвета лаванды, Марко, как все уже называют писателя, намеревается что-то ответить, но неожиданно вперед выскакивает лысый человечек с цепким взглядом, тут же оказывается перед микрофоном и говорит:
— Мой клиент не считает свой арест «нарушением закона». Он полагает, что полиция честно делает свою работу. В полиции решили, что существует некая связь между популярным литературным произведением месье Маркомира и недавней трагедией, одновременно потрясшей пять семей. Что ж, быть в чем-то подозреваемыми из-за своего дара предвидения — такова участь многих пророков…
Услышав последнее слово, Маркомир застенчиво переминается с ноги на ногу. На нем — его вечная разноцветная хламида, напоминающая индийское сари. Он проводит рукой по черным как смоль волосам, хлопает адвоката по плечу и прибавляет в микрофон:
— Мэтр Бижо вам подтвердит: вчера вечером, в то время, когда происходили эти ужасные похищения, я был в церкви, вместе с моими учениками. Шестнадцать из них готовы это засвидетельствовать.
Он указывает на группу людей с горящими глазами, облаченных в такие же разноцветные сари, как у него. Они с жадностью ловят каждое его слово.
