Этот человек в лохмотьях, с грязным, заросшим щетиной лицом, дырами на коленях, исцарапанными руками, покрытыми пылью и плесенью волосами, — в самом деле он? Что касается бедняжки Тринитэ, ее спортивный костюм больше напоминал тряпку для мытья полов.
Нарушив их оцепенелое самосозерцание, мимо прошла нелепо одетая женщина — она явно натянула на себя первое, что подвернулось под руку, — волочившая за собой чемодан на колесиках. Споткнувшись, она потеряла равновесие и, едва не рухнув на Сильвена и Тринитэ, посмотрела на них так, словно они были живым воплощением катастрофы, грозившей обрушиться на Париж.
— Я так и знала, что это вот-вот начнется! — сказала она, устремляясь по улице Фур вслед за большинством пешеходов.
— Спокойно, спокойно… — пробормотал Сильвен, делая глубокие вдохи и пытаясь сохранить самообладание.
Прислонившись к большой схеме метро у входа на станцию, он с силой растер ладонями лицо, чтобы прогнать навалившуюся усталость.
«Сейчас не время для отдыха…»
Тут на него налетели сразу три человека в форме CRS
[8]
, собиравшихся перекрыть вход в метро стальными заграждениями:
— Отойдите отсюда, месье! Метро закрыто!
Прежде чем Сильвен и Тринитэ успели что-то сообразить, людской поток подхватил их и вынес на мостовую, где неподвижно замерли автомобили. Сквозь стекла можно было разглядеть встревоженные лица пассажиров — целые семьи, множество вещей… Водители нервно настраивали авторадио, раз за разом поглядывая на небо. У них был вид беженцев.
— Да, в самом деле что-то произошло, — пробормотал Сильвен, лавируя между машин, чтобы попасть на другую сторону бульвара Сен-Жермен, на угол улицы Бюси.
— Террористы! — высказала догадку Тринитэ.
Сильвен, у которого почти одновременно возникло то же самое предположение, повернулся к ней:
— Ты думаешь?
— Наверно, они опять устроили где-то взрыв… пока мы были в катакомбах…
И в тот же миг оба вспомнили разговор Жервезы и Любена:
— Париж скоро погибнет, Любен… и увлечет нас всех за собой в бездну.
— И… когда же?
— Агония начнется сегодня ночью.
— Сегодня ночью… — повторил Сильвен, еще не в силах поверить в это окончательно.
Тринитэ тоже изо всех сил пыталась сохранять спокойствие. Взглянув на расхристанного человека, который брел куда-то, невидяще глядя перед собой, она слегка дернула его за рукав и спросила:
— Месье, почему вы убегаете?
Тот с ужасом на нее посмотрел:
— Вы что, не знаете?
И тут же устремился в противоположном направлении.
— Нам нужно идти туда, — объявила Тринитэ, увлекая за собой Сильвена против течения общего потока, к улице Бюси.
— Но мы одни туда идем… — неуверенно возразил Сильвен, смущенный тем, что девчонка может счесть его трусом.
Впрочем, сама Тринитэ была явно напугана, но любопытство в ней пересиливало.
— Ну и что? В катакомбах мы тоже были одни, но сумели оттуда выбраться!
И они углубились в лабиринт старого квартала Аббатства, где в Средние века располагалось богатое аббатство Сен-Жермен-де-Прэ, а сейчас сохранилась лишь путаница тесных улочек, переулков и тупиков, по которым можно было лишь приблизительно представить себе его прежнюю структуру. Но в это утро улицы Эшодэ, Жакоб, Кардиналь превратились в сплошные импровизированные парковки. Небольшое количество машин, принадлежащих местным жителям, загородили проезд другим, те — третьим. Напряжение нарастало. Большинство водителей, уже не стесняясь, орали друг на друга:
— Дай проехать, мать твою! Убери свое ведро!
— Да пошел ты!.. Не видишь — и впереди все забито!
На улице Сены Сильвен и Тринитэ увидели, как два мужчины дерутся, катаясь по тротуару, словно уличные псы.
— Люди сходят с ума! — сказала Тринитэ, вздрогнув.
— Да, похоже на то, — кивнул Сильвен, глядя на кафе «Ла Палетт», прямо перед которым они оказались.
Это знаменитое заведение, краса и гордость квартала Изящных Искусств, облюбованное туристами и писателями, было разгромлено и разграблено: пользуясь всеобщей паникой, грабители разбили витрину и вынесли все запасы спиртного, часть которого сразу и выпили. Множество пьяных валялись здесь же, на улице.
В голове Сильвена тем временем складывались более-менее логичные предположения.
— Бомба… — проговорил он, продолжая двигаться к зданию Французской академии, видневшемуся в конце улицы. — Наверно, взорвали какое-то важное здание… Лувр, или Дворец правосудия… что-то грандиозное…
Тринитэ снова вздрогнула:
— Вы думаете?
Сильвен молча обернулся к ней, и она прочла в его взгляде утвердительный ответ.
— Но тогда, — сказала она через некоторое время, взглянув вверх, — мы почувствовали бы запах гари, увидели бы дым… А ничего такого нет… — И, поколебавшись, спросила: — Думаете, ваша мать сыграла в этом какую-то роль?
При этих словах Сильвен помрачнел. С того момента, как они выбрались из катакомб, он пытался отогнать эту мысль, но царящая в городе паника лишь подтверждала его опасения.
Он снова услышал зловещее пророчество Жервезы: «Париж скоро умрет, Любен…»
Но даже если Жервеза не ответственна за это, она, по крайней мере, знает, как обстоят дела.
«Но почему именно мать?» — снова и снова спрашивал он себя, ускоряя шаги, словно пытаясь убежать от своей юной спутницы.
Заметив его волнение, Тринитэ настойчиво произнесла:
— Так что вы об этом думаете?
Сильвен резко обернулся к ней. Черты его лица утратили прежнюю мягкость.
— Я ничего об этом не знаю! Так же как и ты! Мы в одинаковом положении — нам обоим ничего точно не известно!
Тринитэ была поражена такой внезапной переменой.
— Но вы хотя бы… — проговорила она нерешительно.
— Замолчи! — отрезал Сильвен.
Внутри у него все кипело. Он не знал, что и думать. Вдобавок он жалел о своей вспышке гнева, о том, что не смог сдержать своих чувств перед незнакомкой.
«Что с нами будет?» — думал он, бредя, как лунатик, к зданию Французской академии, в хаосе криков и автомобильных гудков.
Тринитэ, брошенная посреди тротуара на улице Сены, долго стояла неподвижно, не в силах сдвинуться с места. Ее напугали не столько слова Сильвена, сколько его глаза.
«Этот тип может оказаться опасным, — подумала она, вспоминая внезапно вспыхнувший в его глазах желтоватый свет. — И в катакомбах он чем-то напоминал дикого зверя… А сейчас он идет сквозь толпу, как сквозь джунгли…»
