Коридор в квартире был Г-образной формы. Кристина чуть более уверенно прошла теперь до угла и свернула в направлении второй спальни и ванной комнаты. Едва шагнув за угол, она тут же заметила, что дверь во вторую спальню открыта и льющийся из окон солнечный свет падает на закрытую дверь ванной комнаты. Кристина застыла. Ее окатила волна ужаса.
К дверям ванной было что-то пришпилено. Это оказалось нечто похожее на шкурку животного — какого-то маленького зверька, но Кристина никак не могла сообразить, какого именно. Мех был влажным, спутанным и ярко-рыжим. Неестественно рыжим. Выглядело все так, будто шкуру только что содрали и кровь еще текла по белой поверхности двери.
Кристина осторожно приблизилась к двери. Дыхание ее стало быстрым и прерывистым, она не могла отвести взгляд от кровоточащей шкурки.
Остановившись в полуметре от двери, она продолжала таращиться на мех, пытаясь сообразить, что к чему. Протянула было руку, чтобы потрогать непонятный клочок, но пальцы замерли буквально в паре миллиметров от лоснящихся рыжих волосков.
На осознание того, что увидели глаза, ее разуму потребовалось лишь неуловимое мгновение. И вывод оказался простым. Всего лишь констатация факта. Но именно в этот миг хорошо организованный мирок Кристины разлетелся вдребезги. Нечеловеческий вопль ужаса разнесся по коридору и вылетел в по-прежнему открытую входную дверь. Каким-то образом, в грохоте разрушения ее хрупкого мирка, Кристин Драйер поняла, что это кричит она сама. Запретные воспоминания вдруг обрушились на нее всей своей тяжестью. Из-за одного лишь осознания увиденного.
То, на что она смотрела, было вовсе не мехом…
09.10. Эппендорф, Гамбург
Мария стояла посреди поля. Все тут было отмечено печатью чрезмерности, как всегда в ее сне. Висящая в небе луна слишком большая и слишком яркая, как огни рампы. Трава ласкала голые ноги, причудливо колыхаясь на неслышном ветерке. Тут не было никаких звуков. Никаких запахов. Восприятие мира упростилось для Марии, ограничившись двумя чувствами: зрением и осязанием. Она посмотрела через поле. Тишину нарушил голос с легким швабским акцентом. Голос, который она слышала в другом месте, он не имел отношения к окружающему ее сейчас миру.
— Где вы теперь, Мария?
— Я здесь. На поле.
— На том же поле, в ту же ночь? — прозвучал бесплотный голос психотерапевта.
— Нет… Не совсем. То есть да… Но тут все иное. Больше. Шире. Будто место то же, но в другом измерении и времени. — Вдали виднелся направляющийся в Гамбург галеон. Его огромные паруса раздувались на слабом ветерке. Казалось, он плывет не по воде, а по траве. — Я вижу корабль. Древний парусный корабль. Он удаляется от меня.
— Что еще?
Повернувшись, Мария посмотрела в другом направлении. На краю поля, словно на краю мира, находилось какое-то строение, небольшое и темное, похожее на развалины замка. В одном из окон горел неприятный холодный свет.
— На месте разрушенного амбара вижу замок. Но я далеко от него. Слишком далеко.
— Вам страшно?
— Нет. Не страшно.
— Что еще вы видите?
Мария повернулась кругом и даже слегка подскочила. Он был тут. Все это время стоял прямо у нее за спиной. Она уже видела этот сон много раз и точно знала, что он там будет, но все же вздрогнула, снова оказавшись с ним лицом к лицу. И опять, как в предыдущих снах, она не ощутила того жуткого, беспомощного ужаса, который его лицо вызывало у нее в период бодрствования: когда она смотрела на его фотографию или когда его лицо внезапно возникало из темных уголков памяти, куда она пыталась его загнать.
Он был высоким, могучие плечи в причудливых латах покрыты черным плащом. Он снял богато украшенный шлем. Лицо с ярко выраженными славянскими чертами обладало грубой красотой. Его ярко-зеленые ледяные глаза смотрели прямо на Марию. Он улыбался ей, как любовник, но глаза оставались холодными. Он стоял совсем близко. Так близко, что она ощущала его холодное дыхание.
— Он здесь, — проговорила она, глядя в зеленые глаза, но обращаясь к находящемуся где-то в ином измерении врачу.
— Я здесь, — сказал обладающий жестокой красотой славянин.
— Вам страшно? — Голос Минкса, доносящийся из другого измерения, стал едва уловим, словно отдалился.
— Да, — ответила Мария. — Теперь мне страшно. Но мне нравится этот страх.
— Чувствуете ли вы еще что-то помимо страха? — продолжал задавать вопросы Минкс.
Мария почувствовала, что ее страх изменился — обострился.
— Ваш голос стал едва слышен, — сказал она. — Я почти ничего не разбираю. Почему ваш голос так отдалился?
Минкс что-то ответил, но она уже не уловила его слов.
— Почему я вас не слышу? — Страх Марии теперь возрос многократно, стал глубоким и всеобъемлющим. — Почему я вас не слышу?! — крикнула она, обращаясь к темному небу со слишком большой луной.
Василь Витренко подался вперед и чуть наклонился, чтобы поцеловать ее в лоб. Его губы были сухими и холодными.
— Потому что ты все неправильно поняла, Мария, — проговорил он с сильным восточноевропейским акцентом. — Доктора Минкса тут нет. И это вовсе не один из сеансов гипнотерапии. Это реальность. — Он сунул руку под развевающийся черный плащ. — Это не сон. И здесь нет никого, кроме тебя и меня. Мы одни.
Мария хотела закричать, но не могла. Не в силах шевельнуться, она уставилась на зловеще сверкающий в лунном свете длинный нож с широким лезвием в руке Василя Витренко.
09.10. Шанценфиртель, Гамбург
Кристине никогда прежде не доводилось видеть человеческий скальп, но сейчас она совершенно точно знала — он перед ней, хотя в первый момент цвет волос помешал ей распознать то, на что она смотрела. Цвет был рыжим. Неестественно рыжим.
Но теперь у нее не было ни малейших сомнений, что это человеческие волосы. Блестящие мокрые волосы. И кожа. Большой срезанный крут. И это все пришпилено к дверям ванной комнаты тремя кнопками. Верхушка скальпа завернулась, открывая взору кровавый кусочек морщинистой кожи, ранее прилегавшей к черепу и срезанной с него. По деревянной двери ванной стекал блестящий красный ручеек.
Кровь.
Кристина замотала головой. Нет. Только не это. Она и так видела слишком много крови за свою жизнь. И больше не хочет. Никогда. Только не теперь, когда все у нее наладилось. Это нечестно.
Она опять наклонилась вперед и почувствовала, как дрожат ноги. Да, это кровь. Но крови было слишком много. И цвет слишком яркий. Такой же яркий, как у этих влажных спутанных волос.
Тут ей пришла в голову простая, но совершенно очевидная мысль, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди. А чьи это, собственно говоря, волосы?
Кристина дрожащей рукой коснулась двери в не залитом кровью месте.
— Герр Хаузер? — окликнула она тоненьким, дребезжащим голоском.
