— У раненого надо мной кровотечение.
— До перевала осталось совсем немного. Одному мне не
вытащить носилок.
Машина тронулась снова. Струйка все лилась. В темноте я не
мог разглядеть, в каком месте она просачивалась сквозь брезент. Я попытался
отодвинуться в сторону, чтобы на меня не попадало. Там, где мне натекло за
рубашку, было тепло и липко. Я озяб, и нога болела так сильно, что меня
тошнило. Немного погодя струйка полилась медленнее, и потом снова стали стекать
капли, и я услышал и почувствовал, как брезент носилок задвигался, словно
человек там старался улечься удобнее.
— Ну, как там? — спросил англичанин, оглянувшись. — Мы уже
почти доехали.
— Мне кажется, он умер, — сказал я.
Капли падали очень медленно, как стекает вода с сосульки
после захода солнца. Было холодно ночью в машине, подымавшейся в гору. На посту
санитары вытащили носилки и заменили другими, и мы поехали дальше.
Глава 10
В палате полевого госпиталя мне сказали, что после обеда ко
мне придет посетитель. День был жаркий, и в комнате было много мух. Мой
вестовой нарезал бумажных полос и, привязав их к палке в виде метелки, махал,
отгоняя мух. Я смотрел, как они садились на потолок. Когда он перестал махать и
заснул, они все слетели вниз, и я сдувал их и в конце концов закрыл лицо руками
и тоже заснул. Было очень жарко, и когда я проснулся, у меня зудило в ногах. Я
разбудил вестового, и он полил мне на повязки минеральной воды. От этого
постель стала сырой и прохладной. Те из нас, кто не спал, переговаривались
через всю палату. Время после обеда было самое спокойное. Утром три санитара и
врач подходили к каждой койке по очереди, поднимали лежавшего на ней и уносили
в перевязочную, чтобы можно было оправить постель, пока ему делали перевязку.
Путешествие в перевязочную было не особенно приятно, но я тогда не знал, что
можно оправить постель, не поднимая человека. Мой вестовой вылил всю воду, и
постель стала прохладная и приятная, и я как раз говорил ему, в каком месте
почесать мне подошвы, чтобы унять зуд, когда один из врачей привел в палату
Ринальди. Он вошел очень быстро и наклонился над койкой и поцеловал меня. Я
заметил, что он в перчатках.
— Ну, как дела, бэби? Как вы себя чувствуете? Вот вам… — Он
держал в руках бутылку коньяку. Вестовой принес ему стул, и он сел. — И еще
приятная новость. Вы представлены к награде. Рассчитывайте на серебряную
медаль, но, может быть, выйдет только бр онзовая.
— За что?
— Ведь вы серьезно ранены. Говорят так: если вы докажете,
что совершили подвиг, получите серебряную. А не то будет бронзовая. Расскажите
мне подробно, как было дело. Совершили подвиг?
— Нет, — сказал я. — Когда разорвалась мина, я ел сыр.
— Не дурите. Не может быть, чтоб вы не совершили
какого-нибудь подвига или до того, или после. Припомните хорошенько.
— Ничего не совершал.
— Никого не переносили на плечах, уже будучи раненным?
Гордини говорит, что вы перенесли на плечах несколько человек, но главный врач
первого поста заявил, что это невозможно. А подписать представление к награде
должен он.
— Никого я не носил. Я не мог шевельнуться.
— Это не важно, — сказал Ринальди.
Он снял перчатки.
— Все-таки мы, пожалуй, добьемся серебряной. Может быть, вы
отказались принять медицинскую помощь раньше других?
— Не слишком решительно.
— Это не важно. А ваше ранение? А мужество, которое вы
проявили, — ведь вы же все время просились на передний край. К тому же операция
закончилась успешно.
— Значит, реку удалось форсировать?
— Еще как удалось! Захвачено около тысячи пленных. Так
сказано в сводке. Вы ее не видели?
— Нет.
— Я вам принесу. Это блестящий coup de main. [Выпад, удар
(франц.)]
— Ну, а как там у вас?
— Великолепно. Все обстоит великолепно. Все гордятся вами.
Расскажите же мне, как было дело? Я уверен, что вы получите серебряную. Ну,
говорите. Рассказывайте все по порядку. — Он помолчал, раздумывая. — Может
быть, вы еще и английскую медаль получите. Там был один англичанин. Я его
повидаю, спрошу, не согласится ли он поговорить о вас. Что-нибудь он, наверно,
сумеет сделать. Болит сильно? Выпейте. Вестовой, сходите за штопором.
Посмотрели бы вы, как я удалил одному пациенту три метра тонких кишок. Об этом
стоит написать в «Ланцет». Вы мне переведете, и я пошлю в «Ланцет». Я
совершенствуюсь с каждым днем. Бедный мой бэби, а как ваше самочувствие? Где же
этот чертов штопор? Вы такой терпеливый и тихий, что я забываю о вашей ране. —
Он хлопнул перчатками по краю кровати.
— Вот штопор, signor tenente, — сказал вестовой.
— Откупорьте бутылку. Принесите стакан. Выпейте, бэби. Как
ваша голова? Я смотрел историю болезни. Трещины нет. Этот врач первого поста
просто коновал. Я бы сделал все так, что вы бы и боли не почувствовали. У меня
никто не чувствует боли. Уж так я работаю. С каждым днем я работаю все легче и
лучше. Вы меня простите, бэби, что я так много болтаю. Я очень расстроен, что
ваша рана серьезна. Ну, пейте. Хороший коньяк. Пятнадцать лир бутылка.
Должен быть хороший. Пять звездочек. Прямо отсюда я пойду к
этому англичанину, и он вам выхлопочет английскую медаль.
— Ее не так легко получить.
— Вы слишком скромны. Я пошлю офицера связи.
Он умеет обращаться с англичанами.
— Вы не видели мисс Баркли?
— Я ее приведу сюда. Я сейчас же пойду и приведу ее сюда.
— Не уходите, — сказал я. — Расскажите мне о Гориции. Как
девочки?
— Нет девочек. Уже две недели их не сменяли.
Я больше туда и не хожу. Просто безобразие! Это уже не
девочки, это старые боевые товарищи.
— Совсем не ходите?
— Только заглядываю иногда узнать, что нового.
Так, мимоходом! Они все спрашивают про вас. Просто
безобразие! Держат их так долго, что мы становимся друзьями.
— Может быть, нет больше желающих ехать на фронт?
— Не может быть. Девочек сколько угодно. Просто скверная
организация. Придерживают их для тыловых героев.
— Бедный Ринальди! — сказал я. — Один-одинешенек на войне, и
нет ему даже новых девочек.
Ринальди налил и себе коньяку.
— Это вам не повредит, бэби. Пейте.
