Я выпил коньяк и почувствовал, как по всему телу разливается
тепло. Ринальди налил еще стакан. Он немного успокоился. Он поднял свой стакан.
— За ваши доблестные раны! За серебряную медаль! Скажите-ка,
бэби, все время лежать в такую жару — это вам не действует на нервы?
— Иногда.
— Я такого даже представить не могу. Я б с ума сошел.
— Вы и так сумасшедший.
— Хоть бы вы поскорее приехали. Не с кем возвращаться домой
после ночных похождений. Некого дразнить. Не у кого занять денег. Нет моего
сожителя и названного брата. И зачем вам понадобилась эта рана?
— Вы можете дразнить священника.
— Уж этот священник! Вовсе не я его дразню. Дразнит капитан.
А мне он нравится. Если вам понадобится священник, берите нашего. Он собирается
навестить вас. Готовится к этому заблаговременно.
— Я его очень люблю.
— Это я знаю. Мне даже кажется иногда, что вы с ним немножко
то самое. Ну, вы знаете.
— Ничего вам не кажется.
— Нет, иногда кажется.
— Да ну вас к черту!
Он встал и надел перчатки.
— До чего ж я люблю вас изводить, бэби. А ведь, несмотря на
вашего священника и вашу англичанку, вы такой же, как и я, в душе.
— Ничего подобного.
— Конечно, такой же. Вы настоящий итальянец. Весь — огонь и
дым, а внутри ничего нет. Вы только прикидываетесь американцем. Мы с вами
братья и любим друг друга.
— Ну, будьте паинькой, пока меня нет, — сказал я.
— Я к вам пришлю мисс Баркли. Без меня вам с ней лучше. Вы
чище и нежнее.
— Ну вас к черту!
— Я ее пришлю. Вашу прекрасную холодную богиню. Английскую
богиню. Господи, да что еще делать с такой женщиной, если не поклоняться ей? На
что еще может годиться англичанка?
— Вы просто невежественный брехливый даго.
— Кто?
— Невежественный макаронник.
— Макаронник. Сами вы макаронник… с мороженой рожей.
— Невежественный. Тупой. — Я видел, что это слово кольнуло
его, и продолжал: — Некультурный. Безграмотный. Безграмотный тупица.
— Ах, так? Я вот вам кое-что скажу о ваших невинных
девушках. О ваших богинях. Между невинной девушкой и женщиной разница только
одна. Когда берешь девушку, ей больно. Вот и все. — Он хлопнул перчаткой по
кровати. — И еще с девушкой никогда не знаешь, как это ей понравится.
— Не злитесь.
— Я не злюсь. Я просто говорю вам это, бэби, для вашей же
пользы. Чтобы избавить вас от лишних хлопот.
— В этом вся разница?
— Да. Но миллионы таких дураков, как вы, этого не знают.
— Очень мило с вашей стороны, что вы мне сказали.
— Не стоит ссориться, бэби. Я вас слишком люблю. Но не
будьте дураком.
— Нет. Я буду таким умным, как вы.
— Не злитесь, бэби. Засмейтесь. Выпейте еще. Мне пора идти.
— Вы все-таки славный малый.
— Вот видите. В душе вы такой же, как я. Мы — братья по войне.
Поцелуйте меня на прощанье.
— Вы слюнтяй.
— Нет. Просто во мне больше крепости.
Я почувствовал его дыхание у своего лица.
— До свидания. Я скоро к вам еще приду. — Его дыхание
отодвинулось. — Не хотите целоваться, не надо. Я к вам пришлю вашу англичанку.
До свидания, бэби. Коньяк под кроватью. Поправляйтесь скорее.
Он исчез.
Глава 11
Уже смеркалось, когда вошел священник. Приносили суп, потом
убрали тарелки, и я лежал, глядя на ряды коек и на верхушку дерева за окном,
слегка качающуюся от легкого вечернего ветра. Ветер проникал в окно, и с
приближением ночи стало прохладнее. Мухи облепили теперь потолок и висевшие на
шнурах электрические лампочки. Свет зажигали, только если ночью приносили
раненого или когда что-нибудь делали в палате. Оттого что после сумерек сразу
наступала темнота и уже до утра было темно, мне казалось, что я опять стал
маленьким. Похоже было, как будто сейчас же после ужина тебя укладывают спать.
Вестовой прошел между койками и остановился. С ним был еще кто-то. Это был
священник. Он стоял передо мной, смуглый, невысокий и смущенный.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он. На полу у постели он
положил какие-то свертки.
— Хорошо, отец мой.
Он сел на стул, принесенный для Ринальди, и смущенно
поглядел в окно. Я заметил, что у него очень усталый вид.
— Я только на минутку, — сказал он, — Уже поздно.
— Еще не поздно. Как там у нас?
Он улыбнулся.
— Потешаются надо мной по-прежнему. — Голос у него тоже
звучал устало. — Все, слава богу, здоровы. Я так рад, что у вас все обошлось, —
сказал он. — Вам не очень больно?
Он казался очень усталым, а я не привык видеть его усталым.
— Теперь уже нет.
— Мне очень скучно без вас за столом.
— Я и сам хотел бы вернуться поскорее. Мне всегда приятно
было беседовать с вами.
— Я вам тут кое-что принес, — сказал он. Он поднял с пола
свертки. — Вот сетка от москитов. Вот бутылка вермута. Вы любите вермут? Вот
английские газеты.
— Пожалуйста, разверните их.
Он обрадовался и стал вскрывать бандероли. Я взял в руки
сетку от москитов. Вермут он приподнял, чтобы показать мне, а потом поставил
опять на стол у постели. Я взял одну газету из пачки. Мне удалось прочитать
заголовок, повернув газету так, чтобы на нее падал слабый свет из окна. Это
была «Ньюс оф уорлд».
— Остальное — иллюстрированные листки, — сказал он.
— С большим удовольствием прочитаю их. Откуда они у вас?
— Я посылал за ними в Местре. Я достану еще.
— Вы очень добры, что навестили меня, отец мой. Выпьете
стакан вермута?
— Спасибо, не стоит. Это вам.
— Нет, выпейте стаканчик.
— Ну, хорошо. В следующий раз я вам принесу еще.
Вестовой принес стаканы и откупорил бутылку. Пробка
раскрошилась, и пришлось протолкнуть кусочек в бутылку. Я видел, что священника
это огорчило, но он сказал:
— Ну, ничего. Не важно.
