Около пяти часов я распрощался в госпитале и вышел. Швейцар
уже снес мой багаж к себе в швейцарскую, и я сказал, что буду на вокзале
незадолго до полуночи. Его жена назвала меня «signorino» и заплакала. Потом
вытерла глаза, потрясла мою руку и заплакала снова. Я потрепал ее по плечу, и
она заплакала еще раз. Это была низенькая, пухлая, седая женщина с добрым
лицом. Она всегда штопала мне носки. Когда она плакала, у нее все лицо точно
расползалось. Я пошел в бар на углу и там стал дожидаться, глядя в окно. На
улице было темно, и холодно, и туманно. Я уплатил за стакан кофе с граппой и
смотрел, как люди идут мимо в полосе света от окна. Я увидел Кэтрин и постучал
в окно. Она глянула, увидела меня и улыбнулась, и я вышел ей навстречу. На ней
был темно-синий плащ и мягкая фетровая шляпа. Мы вместе пошли по тротуару мимо
винных погребков, потом через рыночную площадь и дальше по улице и, пройдя под
аркой, вышли на соборную площадь. Ее пересекали трамвайные рельсы, а за ними
был собор. Он был белый и мокрый в тумане. Мы перешли рельсы. Слева от нас были
магазины с освещенными витринами и вход в Galleria. Над площадью туман
сгущался, и собор вблизи был очень большой, а камень стен мокрый.
— Хочешь, войдем?
— Нет, — сказала Кэтрин.
Мы пошли дальше. В тени одного из каменных контрфорсов стоял
солдат с девушкой, и мы прошли мимо них. Они стояли, вплотную прижавшись к
стене, и он укрыл ее своим плащом.
— Они похожи на нас, — сказал я.
— Никто не похож на нас, — сказала Кэтрин. Она думала не о
радостном.
— Им даже пойти некуда.
— Может быть, так для них лучше.
— Не знаю. Все-таки нужно, чтоб у каждого было куда пойти.
— У них есть собор, — сказала Кэтрин.
Мы уже миновали его. Мы перешли на другую сторону и
оглянулись на собор. Он был красивый в тумане. Мы стояли перед магазином
кожаных изделий. В витрине были сапоги для верховой езды, рюкзак и пьексы. Все
это было разложено отдельно: рюкзак посредине, сапоги с одной стороны, пьексы —
с другой. Кожа была темная, гладкая и лоснилась, точно на потертом седле.
Электрический свет бросал длинные блики на тускло лоснившуюся кожу.
— Когда-нибудь мы с тобой походим на лыжах.
— Через два месяца начинается лыжный сезон в Мюррене, —
сказала Кэтрин.
— Давай поедем туда.
— Давай, — сказала она. Мы прошли вдоль других витрин и
свернули в переулок.
— Я здесь ни разу не была.
— Этой дорогой я всегда ходил в Ospedale Maggiore, — сказал
я.
Переулок был узкий, и мы держались правой стороны. В густом
тумане встречалось много прохожих. Во всех лавках, мимо которых мы проходили,
были освещены окна. Мы загляделись на пирамиду сыра в одном окне. Перед
оружейной лавкой я остановился.
— Зайдем на минутку. Мне нужно кое-что купить.
— А что?
— Пистолет.
Мы вошли, и я отстегнул свой пояс и вместе с пустой кобурой
положил его на прилавок. За прилавком стояли две женщины. Они показали мне
несколько пистолетов.
— Мне нужно, чтоб он пришелся по размеру, — сказал я,
открывая кобуру. Кобура была серая, кожаная, я купил ее по случаю, чтобы носить
в городе.
— А это хорошие пистолеты? — спросила Кэтрин.
— Все они примерно одинаковы. Можно испытать вот этот? —
спросил я у женщины.
— Здесь у нас теперь негде стрелять, — сказала она. — Но он
очень хороший. Вы не пожалеете.
Я спустил курок и оттянул затвор. Пружина была довольно
тугая, но действовала исправно. Я прицелился и снова спустил курок.
— Он не новый, — сказала женщина. — Он принадлежал одному
офицеру, первоклассному стрелку.
— А куплен был у вас?
— Да.
— Как он попал к вам опять?
— Через вестового этого офицера.
— Может быть, и мой у вас, — сказал я. — Сколько?
— Пятьдесят лир. Это очень дешево.
— Хорошо. Дайте мне еще две запасных обоймы и коробку
патронов.
Она достала обоймы и патроны из-под прилавка.
— Может быть, вам нужна сабля? — спросила женщина. — У меня
есть подержанные сабли, очень дешево.
— Я еду на фронт.
— А, ну тогда вам не нужна сабля, — сказала она. Я заплатил
за патроны и пистолет, зарядил обойму и вставил ее на место, вложил пистолет в
пустую кобуру, набил патронами обе запасные обоймы и спрятал их в кожаные
кармашки кобуры, потом надел пояс и застегнул его. Тяжесть пистолета оттягивала
пояс. Все-таки, подумал я, оружие форменного образца лучше. Всегда можно
достать патроны.
— Теперь мы в полном вооружении, — сказал я. — Это
единственное, что мне нужно было сделать до отъезда. Кто-то взял мой старый, когда
меня отправляли в госпиталь.
— Только бы он был хороший, — сказала Кэтрин.
— Может быть, вам еще что-нибудь угодно? — спросила женщина.
— Как будто нет.
— Пистолет со шнуром, — сказала она.
— Да, я заметил.
Женщине хотелось продать еще что-нибудь.
— Может, вам нужен свисток?
— Как будто нет.
Женщина сказала «до свидания», и мы вышли на улицу. Кэтрин
посмотрела в окно. Женщина выглянула и поклонилась нам.
— Что это за зеркальце в деревянной оправе?
— Это чтобы приманивать птиц. С таким зеркальцем выходят в
поле, жаворонки летят на блеск, тут их и убивают.
— Изобретательный народ итальянцы, — сказала Кэтрин. — У
вас, в Америке, жаворонков не стреляют, милый, правда?
— Разве что случайно.
Мы пересекли улицу и пошли по другой стороне.
— Мне теперь лучше, — сказала Кэтрин. — Мне было очень
скверно, когда мы вышли.
— Нам всегда хорошо, когда мы вместе.
— Мы всегда будем вместе.
— Да, если не считать, что сегодня в полночь я уезжаю.
— Не думай об этом, милый.
Мы шли по улице. В тумане огни были желтыми.
— Ты не устал? — спросила Кэтрин.
— А ты?
— Нет. Приятно бродить так.
— Но только не нужно очень долго.
— Хорошо.
