Мы дошли до угла и свернули в переулок, где не было фонарей.
Я остановился и поцеловал Кэтрин. Целуя ее, я чувствовал ее руку на своем
плече. Она натянула на себя мой плащ так, что мы оба были укрыты им. Мы стояли
на тротуаре у высокой стены.
— Пойдем куда-нибудь, — сказал я.
— Хорошо, — сказала Кэтрин. Мы шли по переулку, пока не
дошли до более широкой улицы, выходившей на канал. На другой стороне были
кирпичные дома. Впереди, в конце улицы, я увидел трамвай, который въезжал на
мост.
— У моста мы найдем экипаж, — сказал я. Мы стояли на мосту в
тумане, дожидаясь экипажа. Мимо прошло несколько трамваев, набитых людьми,
которые торопились домой. Потом проехал экипаж, но в нем кто-то сидел. Стал
накрапывать дождь.
— Пойдем пешком или сядем в трамвай? — сказала Кэтрин.
— Сейчас найдем экипаж, — сказал я. — Здесь их много.
— Вот как раз подъезжает, — сказала она.
Кучер остановил лошадь и опустил металлический значок у
своего счетчика. Верх был поднят, и на плаще у кучера были капли дождя. Его
лакированный цилиндр блестел от воды. Мы уселись вместе на заднем сиденье, от
поднятого верха там было темно.
— Куда ты велел ему ехать?
— К вокзалу. Напротив вокзала есть отель, туда мы и зайдем.
— А в отель разве можно так? Без багажа.
— Можно, — сказал я.
Мы долго ехали к вокзалу переулками под дождем.
— А обедать мы не будем? — спросила Кэтрин. — Я что-то уже
проголодалась.
— Мы пообедаем у себя в номере.
— Мне не во что переодеться. У меня нет даже ночной сорочки.
— А мы купим, — сказал я и окликнул кучера: «Поезжайте по
Виа-Манцони».
Он кивнул и на следующем углу свернул налево. На Виа-Манцони
Кэтрин стала искать магазин.
— Вот здесь, — сказала она. Я остановил кучера, и Кэтрин
слезла, перешла тротуар и скрылась внутри. Я сидел, откинувшись, в экипаже и
ждал ее. Шел дождь, и я чувствовал запах мокрой улицы и дымящихся боков лошади
под дождем. Кэтрин вышла со свертком, села, и мы поехали дальше.
— Я ужасная транжирка, милый, — сказала она, — но сорочка
такая красивая.
У отеля я попросил Кэтрин подождать в экипаже, а сам вошел и
переговорил с управляющим. Номеров было сколько угодно. Я вернулся к экипажу,
заплатил кучеру, и мы с Кэтрин вместе вошли в отель. Мальчик с блестящими
пуговицами понес сверток, Управляющий поклоном пригласил нас в лифт. Кругом
было много красного плюша и бронзы. Управляющий поднялся вместе с нами.
— Monsieur и madame угодно обедать у себя в номере?
— Да. Пришлите, пожалуйста, карточку, — сказал я.
— Угодно что-нибудь по особому заказу? Дичь или суфле?
Лифт миновал три этажа, позвякивая у каждого, потом звякнул
и остановился.
— Какая у вас есть дичь?
— Можно приготовить фазана или вальдшнепа.
— Вальдшнепа, — сказал я. Мы пошли по коридору. Ковер был
потертый. Справа и слева было много дверей. Управляющий остановился, отпер одну
из дверей и распахнул ее.
— Вот, прошу вас. Прелестная комната.
Мальчик с блестящими пуговицами положил сверток на стол
посреди комнаты. Управляющий раздвинул оконные портьеры.
— Туманно сегодня, — сказал он. Комната была обставлена
красной плюшевой мебелью. Было много зеркал, два кресла и широкая кровать с
атласным одеялом. Вторая дверь вела в ванную.
— Я сейчас пришлю карточку, — сказал управляющий. Он
поклонился и вышел.
Я подошел к окну и посмотрел на улицу, потом потянул за
шнур, и толстые плюшевые портьеры сдвинулись. Кэтрин сидела на постели и
смотрела на хрустальный подсвечник. Она сняла шляпу, и ее волосы блестели при
свете. Она увидела себя в одном из зеркал и поднесла руки к волосам. Я увидел
ее в трех других зеркалах. Она казалась невеселой. Она сбросила свой плащ на
постель.
— Что с тобой, дорогая?
— Я никогда еще не чувствовала себя девкой, — сказала она. Я
подошел к окну и раздвинул портьеры и посмотрел на улицу. Я не думал, что так
будет.
— Ты не девка.
— Я знаю, милый. Но неприятно чувствовать, будто это так. —
Голос ее был сухой и тусклый.
— Это самый лучший отель, где мы могли устроиться, — сказал
я.
Я смотрел в окно. На другой стороне площади светились огни
вокзала. Мимо ехали экипажи, и мне были видны деревья в парке. Огни отеля
отражались в мокрой мостовой. «О, черт, — думал я, — неужели сейчас время
спорить?»
— Иди сюда, — сказала Кэтрин. Сухость исчезла из ее голоса.
— Иди сюда. Я уже пай-девочка.
Я повернулся к постели. Кэтрин улыбалась.
Я подошел и сел на постель рядом с ней и поцеловал ее.
— Ты моя пай-девочка.
— Конечно, твоя, — сказала она.
После обеда нам стало легче, а потом сделалось совсем
хорошо, и вскоре мы почувствовали, что эта комната наш дом. Раньше моя комната
в госпитале была нашим домом, и точно так же этот номер отеля стал нашим домом.
Кэтрин села, накинув на плечи мой френч. Мы сильно
проголодались, а обед был хороший, и мы выпили бутылку капри и бутылку
сент-эстефа. Большую часть выпил я, но и Кэтрин выпила немного, и ей стало
совсем хорошо. Нам подали вальдшнепа с картофелем, суфле, пюре из каштанов,
салат и сабайон на сладкое.
— Хорошая комната, — сказала Кэтрин. — Чудесная комната. Как
жаль, что мы раньше не догадались здесь поселиться.
— Смешная комната. Но славная.
— Замечательная вещь разврат, — сказала Кэтрин. — Люди,
которые им занимаются, по-видимому, делают это со вкусом. Этот красный плюш
просто бесподобен. Именно то, что надо. А зеркала, разве не прелесть?
— Ты милая.
— Не знаю, каково проснуться в такой комнате наутро. Но
вообще это прекрасная комната.
Я налил еще стакан сент-эстефа.
— Мне бы хотелось согрешить по-настоящему, — сказала Кэтрин.
— Все, что мы делаем, так невинно и просто. Я не верю, что мы делаем что-то
дурное.
— Ты изумительная.
— Только я голодна. Я ужасно голодна.
— Ты простая, ты замечательная.
— Я простая. Никто не понимал этого до тебя.
