Вошел майор, кивнул нам и сел. За столом он казался очень
маленьким.
— Больше никого? — спросил он. Вестовой поставил перед ним
суповую миску, и он сразу налил полную тарелку.
— Никого, — сказал Ринальди. — Разве только священник
придет. Знай он, что Федерико здесь, он бы пришел.
— Где он? — спросил я.
— В триста седьмом, — сказал майор. Он был занят своим
супом. Он вытер рот, тщательно вытирая подкрученные кверху седые усы. — Придет,
вероятно. Я был там и оставил записку, что вы приехали.
— Прежде шумнее было в столовой, — сказал я.
— Да, у нас теперь тихо, — сказал майор.
— Сейчас я буду шуметь, — сказал Ринальди.
— Выпейте вина, Энрико, — сказал майор. Он наполнил мой
стакан. Принесли спагетти, и мы все занялись едой. Мы доедали спагетти, когда
вошел священник. Он был все такой же, маленький и смуглый и весь подобранный. Я
встал, и мы пожали друг другу руки. Он положил мне руку на плечо.
— Я пришел, как только узнал, — сказал он.
— Садитесь, — сказал майор. — Вы опоздали.
— Добрый вечер, священник, — сказал Ринальди.
— Добрый вечер, Ринальди, — сказал священник. Вестовой
принес ему супу, но он сказал, что начнет со спагетти.
— Как ваше здоровье? — спросил он меня.
— Прекрасно, — сказал я. — Что у вас тут слышно?
— Выпейте вина, священник, — сказал Ринальди. — Вкусите вина
ради пользы желудка. Это же из апостола Павла, вы знаете?
— Да, я знаю, — сказал священник вежливо. Ринальди наполнил
его стакан.
— Уж этот апостол Павел! — сказал Ринальди. — Он-то и
причина всему.
Священник взглянул на меня и улыбнулся. Я видел, что
зубоскальство теперь не трогает его.
— Уж этот апостол Павел, — сказал Ринальди. — Сам был кобель
и бабник, а как не стало силы, так объявил, что это грешно. Сам уже не мог
ничего, так взялся поучать тех, кто еще в силе. Разве не так, Федерико?
Майор улыбнулся. Мы в это время ели жаркое.
— Я никогда не критикую святых после захода солнца, — сказал
я. Священник поднял глаза от тарелки и улыбнулся мне.
— Ну вот, теперь и он за священника, — сказал Ринальди. —
Где все добрые старые зубоскалы? Где Кавальканти? Где Брунди? Где Чезаре? Что
ж, так мне и дразнить этого несчастного священника одному, без всякой поддержки?
— Он хороший священник, — сказал майор.
— Он хороший священник, — сказал Ринальди. — Но все-таки
священник. Я стараюсь, чтоб в столовой все было, как в прежние времена. Я хочу
доставить удовольствие Федерико. Ну вас к черту, священник!
Я заметил, что майор смотрит на него и видит, что он пьян.
Его худое лицо было совсем белое. Волосы казались очень черными над белым лбом.
— Ничего, Ринальди, — сказал священник. — Ничего.
— Ну вас к черту! — сказал Ринальди. — Вообще все к черту! —
он откинулся на спинку стула.
— Он много работал и переутомился, — сказал майор, обращаясь
ко мне. Доев мясо, он корочкой подобрал с тарелки соус.
— Плевать я хотел на вас, — сказал Ринальди, обращаясь к
столу. — И вообще все и всех к черту! — он вызывающе огляделся вокруг, глаза
его были тусклы, лицо бледно.
— Ну, ладно, — сказал я. — Все и всех к черту!
— Нет, нет, — сказал Ринальди. — Так нельзя. Так нельзя.
Говорят вам: так нельзя. Мрак и пустота, и больше ничего нет. Больше ничего
нет, слышите? Ни черта. Я знаю это, когда не работаю.
Священник покачал головой. Вестовой убрал жаркое.
— Почему вы едите мясо? — обернулся Ринальди к священнику. —
Разве вы не знаете, что сегодня пятница?
— Сегодня четверг, — сказал священник.
— Враки. Сегодня пятница. Вы едите тело Спасителя. Это божье
мясо. Я знаю. Это дохлая австриячина. Вот что вы едите.
— Белое мясо — офицерское, — сказал я, вспоминая старую
шутку.
Ринальди засмеялся. Он наполнил свой стакан.
— Не слушайте меня, — сказал он. — Я немного спятил.
— Вам бы нужно поехать в отпуск, — сказал священник.
Майор укоризненно покачал головой. Ринальди посмотрел на
священника.
— По-вашему, мне нужно ехать в отпуск?
Майор укоризненно качал головой, глядя на священника.
Ринальди тоже смотрел на священника.
— Как хотите, — сказал священник. — Если вам не хочется, то
не надо.
— Ну вас к черту! — сказал Ринальди. — Они стараются от меня
избавиться. Каждый вечер они стараются от меня избавиться. Я отбиваюсь, как
могу. Что ж такого, если у меня {это}? {Это} у всех. Это у всего мира. Сначала,
— он продолжал тоном лектора, — это только маленький прыщик. Потом мы замечаем
сыпь на груди. Потом мы уже ничего не замечаем. Мы возлагаем все надежды на
ртуть.
— Или сальварсан, — спокойно прервал его майор.
— Ртутный препарат, — сказал Ринальди. Он говорил теперь
очень приподнятым тоном. — Я знаю кое-что получше. Добрый, славный священник, —
сказал он, — у вас никогда не будет {этого}. А у бэби будет. Это авария на
производстве. Это просто авария на производстве.
Вестовой подал десерт и кофе. На сладкое было что-то вроде
хлебного пудинга с густой подливкой. Лампа коптила; черная копоть оседала на
стекле.
— Дайте сюда свечи и уберите лампу, — сказал майор.
Вестовой принес две зажженные свечи, прилепленные к блюдцам,
и взял лампу, задув ее по дороге. Ринальди успокоился. Он как будто совсем
пришел в себя. Мы все разговаривали, а после кофе вышли в вестибюль.
— Ну, мне нужно в город, — сказал Ринальди. — Покойной ночи,
священник.
— Покойной ночи, Ринальди, — сказал священник.
— Еще увидимся, Фреди, — сказал Ринальди.
— Да, — сказал я. — Приходите пораньше.
Он состроил гримасу и вышел. Майор стоял рядом с нами.
— Он переутомлен и очень издерган, — сказал он. — К тому же
он решил, что у него сифилис. Не думаю, но возможно. Он лечится от сифилиса.
Покойной ночи, Энрико. Вы на рассвете выедете?
— Да.
— Ну так до свидания, — сказал он. — Счастливый путь!
Педуцци разбудит вас и поедет вместе с вами.
— До свидания.
