Стоя на подножке и глядя вперед, я видел, как машина Пиани
отделилась от колонны и свернула на узкий проселок, мелькая в просветах голых
ветвей изгороди. Бонелло повернул вслед за ним, а потом и Аймо сделал то же, и
мы поехали за двумя передними машинами узкой проселочной дорогой с изгородью по
сторонам. Дорога вела к ферме. Мы застали машины Пиани и Бонелло уже во дворе
фермы. Дом был низкий и длинный, с увитым виноградом навесом над дверью. Во
дворе был колодец, и Пиани уже доставал воду, чтобы наполнить свой радиатор. От
долгой езды с небольшой скоростью вода вся выкипела. Ферма была брошена. Я оглянулся
на дорогу. Ферма стояла на пригорке, и оттуда видно было далеко кругом, и мы
увидели дорогу, изгородь, поля и ряд деревьев вдоль шоссе, по которому шло
отступление. Сержанты шарили в доме. Девушки проснулись и разглядывали дом,
колодец, два больших санитарных автомобиля перед домом и трех шоферов у
колодца. Один из сержантов вышел из дома со стенными часами в руках.
— Отнесите на место, — сказал я. Он посмотрел на меня, вошел
в дом и вернулся без часов.
— Где ваш товарищ? — спросил я.
— Пошел в отхожее место. — Он взобрался на сиденье машины.
Он боялся, что мы не возьмем его с собой.
— Как быть с завтраком, tenente? — спросил Бонелло. — Может,
поедим чего-нибудь? Это не займет много времени.
— Как вы думаете, дорога, которая идет в ту сторону, приведет
нас куда-нибудь?
— Понятно, приведет.
— Хорошо. Давайте поедим.
Пиани и Бонелло вошли в дом.
— Идем, — сказал Аймо девушкам. Он протянул руку, чтоб
помочь им вылезть. Старшая из сестер покачала головой. Они не станут входить в
пустой брошенный дом. Они смотрели нам вслед.
— Упрямые, — сказал Аймо.
Мы вместе вошли в дом. В нем было темно и просторно и
чувствовалась покинутость. Бонелло и Пиани были на кухне.
— Есть тут особенно нечего, — сказал Пиани. — Все подобрали
дочиста.
Бонелло резал большой белый сыр на кухонном столе.
— Откуда сыр?
— Из погреба. Пиани нашел еще вино и яблоки.
— Что ж, вот и завтрак.
Пиани вытащил деревянную затычку из большой, оплетенной
соломой бутылки. Он наклонил ее и наполнил медный ковшик.
— Пахнет недурно, — сказал он. — Поищи какой-нибудь посуды,
Барто.
Вошли оба сержанта.
— Берите сыру, сержанты, — сказал Бонелло.
— Пора бы ехать, — сказал один из сержантов, прожевывая сыр
и запивая его вином.
— Поедем. Не беспокойтесь, — сказал Бонелло.
— Брюхо армии — ее ноги, — сказал я.
— Что? — спросил сержант.
— Поесть нужно.
— Да. Но время дорого.
— Наверно, сучьи дети, уже наелись, — сказал Пиани. Сержанты
посмотрели на него. Они нас всех ненавидели.
— Вы знаете дорогу? — спросил меня один из них.
— Нет, — сказал я. Они посмотрели друг на друга.
— Лучше всего, если мы тронемся сейчас же, — сказал первый.
— Мы сейчас и тронемся, — сказал я.
Я выпил еще чашку красного вина. Оно казалось очень вкусным
после сыра и яблок.
— Захватите сыр, — сказал я и вышел. Бонелло вышел вслед за
мной с большой бутылью вина.
— Это слишком громоздко, — сказал я. Он посмотрел на вино с
сожалением.
— Пожалуй, что так, — сказал он. — Дайте-ка мне фляги.
Он наполнил фляги, и немного вина пролилось на каменный пол.
Потом он поднял бутыль и поставил ее у самой двери.
— Австрийцам не нужно будет выламывать дверь, чтобы найти
вино, — сказал он.
— Надо двигать, — сказал я. — Мы с Пиани отправляемся
вперед.
Оба сержанта уже сидели рядом с Бонелло. Девушки ели яблоки
и сыр. Аймо курил. Мы поехали по узкой дороге. Я оглянулся на две другие машины
и на фермерский дом. Это был хороший, низкий, прочный дом, и колодец был
обнесен красивыми железными перилами. Впереди была дорога, узкая и грязная, и
по сторонам ее шла высокая изгородь. Сзади, один за другим, следовали наши автомобили.
Глава 29
В полдень мы увязли на топкой дороге, по нашим расчетам
километрах в десяти от Удине. Дождь перестал еще утром, и уже три раза мы
слышали приближение самолетов, видели, как они пролетали в небе над нами,
следили, как они забирали далеко влево, и слышали грохот бомбежки на главном
шоссе. Мы путались в сети проселочных дорог и не раз попадали на такие, которые
кончались тупиком, но неизменно, возвращаясь назад и находя другие дороги,
приближались к Удине. Но вот машина Аймо, давая задний ход, чтоб выбраться из
тупика, застряла в рыхлой земле у обочины, и колеса, буксуя, зарывались все
глубже и глубже до тех пор, пока машина не уперлась в землю дифференциалом.
Теперь нужно было подкопаться под колеса спереди, подложить прутья, чтобы могли
работать цепи, и толкать сзади до тех пор, пока машина не выберется на дорогу.
Мы все стояли на дороге вокруг машины. Оба сержанта подошли к машине и
осмотрели колеса. Потом они повернулись и пошли по дороге, не говоря ни слова.
Я пошел за ними.
— Эй, вы! — сказал я. — Наломайте-ка прутьев.
— Нам нужно идти, — сказал один.
— Ну, живо, — сказал я. — Наломайте прутьев.
— Нам нужно идти, — сказал один. Другой не говорил ничего.
Они торопились уйти. Они не смотрели на меня.
— Я вам приказываю вернуться к машине и наломать прутьев, —
сказал я. Первый сержант обернулся.
— Нам нужно идти. Через час вы будете отрезаны. Вы не имеете
права приказывать нам. Вы нам не начальство.
— Я вам приказываю наломать прутьев, — сказал я. Они
повернулись и пошли по дороге.
— Стой! — сказал я. Они продолжали идти по топкой дороге с
изгородью по сторонам. — Стой, говорю! — крикнул я. Они прибавили шагу. Я
расстегнул кобуру, вынул пистолет, прицелился в того, который больше
разговаривал, и спустил курок. Я промахнулся, и они оба бросились бежать. Я
выстрелил еще три раза, и один упал. Другой пролез сквозь изгородь и скрылся из
виду. Я выстрелил в него сквозь изгородь, когда он побежал по полю. Пистолет
дал осечку, и я вставил новую обойму. Я увидел, что второй сержант уже так
далеко, что стрелять в него бессмысленно. Он был на другом конце поля и бежал,
низко пригнув голову. Я стал заряжать пустую обойму. Подошел Бонелло.
