— Вы там никогда не бывали?
— Нет.
— Эх, черт! Славное это местечко, tenente. Приезжайте туда к
нам после войны, там есть что посмотреть.
— И там все социалисты?
— Все до единого.
— Это хороший город?
— Еще бы. Вы такого и не видели.
— Как вы стали социалистами?
— Мы все социалисты. Там все до единого — социалисты. Мы
всегда были социалистами.
— Приезжайте, tenente. Мы из вас тоже социалиста сделаем.
Впереди дорога сворачивала влево и взбиралась на невысокий
холм мимо фруктового сада, обнесенного каменной стеной. Когда дорога пошла в
гору, они перестали разговаривать. Мы шли все четверо в ряд, стараясь не
замедлять шага.
Глава 30
Позднее мы вышли на дорогу, которая вела к реке. Длинная
вереница брошенных грузовиков и повозок тянулась по дороге до самого моста.
Никого не было видно. Вода в реке стояла высоко, и мост был взорван посередине;
каменный свод провалился в реку, и бурая вода текла над ним. Мы пошли по
берегу, выискивая место для переправы. Я знал, что немного дальше есть
железнодорожный мост, и я думал, что, может быть, нам удастся переправиться
там. Тропинка была мокрая и грязная. Людей не было видно, только брошенное
имущество и машины. На самом берегу не было никого и ничего, кроме мокрого
кустарника и грязной земли. Мы шли вдоль берега и наконец увидели железнодорожный
мост.
— Какой красивый мост! — сказал Аймо. Это был длинный
железный мост через реку, которая обычно высыхала до дна.
— Давайте скорее переходить на ту сторону, пока его не
взорвали, — сказал я.
— Некому взрывать, — сказал Пиани. — Все ушли.
— Он, вероятно, минирован, — сказал Бонелло. — Идите вы
первый, tenente.
— Каков анархист, а? — сказал Аймо. — Пусть он сам идет
первый.
— Я пойду, — сказал я. — Вряд ли он так минирован, чтобы
взорваться от шагов одного человека.
— Видишь, — сказал Пиани. — Вот что значит умный человек. Не
то что ты, анархист.
— Был бы я умный, так не был бы здесь, — сказал Бонелло.
— А ведь неплохо сказано, tenente, — сказал Аймо.
— Неплохо, — сказал я. Мы были уже у самого моста. Небо
опять заволокло тучами, и накрапывал дождь. Мост казался очень длинным и
прочным. Мы вскарабкались на железнодорожную насыпь.
— Давайте по одному, — сказал я и вступил на мост. Я
оглядывал шпалы и рельсы, ища проволочных силков или признаков мины, но ничего
не мог заметить. Внизу, в просветах между шпалами, видна была река, грязная и
быстрая. Впереди, за мокрыми полями, можно было разглядеть под дождем Удине.
Перейдя мост, я огляделся. Чуть выше по течению на реке был еще мост. Пока я
стоял и смотрел, по этому мосту проехала желтая, забрызганная грязью легковая
машина. Парапет был высокий, и кузов машины, как только она въехала на мост,
скрылся из виду. Но я видел головы шофера, человека, который сидел рядом с ним,
и еще двоих на заднем сиденье. Все четверо были в немецких касках. Машина
достигла берега и скрылась из виду за деревьями и транспортом, брошенным на
дороге. Я оглянулся на Аймо, который в это время переходил, и сделал ему и
остальным знак двигаться быстрее. Я спустился вниз и присел под железнодорожной
насыпью. Аймо спустился вслед sa мной.
— Вы видели машину? — спросил я.
— Нет. Мы смотрели на вас.
— Немецкая штабная машина проехала по верхнему мосту.
— Штабная машина?
— Да.
— Пресвятая дева!
Подошли остальные, и мы все присели в грязи под насыпью,
глядя поверх нее на ряды деревьев, канаву и дорогу.
— Вы думаете, мы отрезаны, tenente?
— Не знаю. Я знаю только, что немецкая штабная машина
поехала по этой дороге.
— Вы вполне здоровы, tenente? У вас не кружится голова?
— Не острите, Бонелло.
— А не выпить ли нам? — спросил Пиани. — Если уж мы
отрезаны, так хотя бы выпьем. — Он отцепил свою фляжку от пояса и отвинтил
пробку.
— Смотрите! Смотрите! — сказал Аймо, указывая на дорогу. Над
каменным парапетом моста двигались немецкие каски. Они были наклонены вперед и
подвигались плавно, с почти сверхъестественной быстротой. Когда они достигли
берега, мы увидели тех, на ком они были надеты. Это была велосипедная рота. Я
хорошо разглядел двух передовых. У них были здоровые, обветренные лица. Их
каски низко спускались на лоб и закрывали часть щек. Карабины были пристегнуты
к раме велосипеда. Ручные гранаты ручкой вниз висели у них на поясе. Их каски и
серые мундиры были мокры, и они ехали неторопливо, глядя вперед и по сторонам.
Впереди ехало двое, потом четверо в ряд, потом двое, потом сразу десять или
двенадцать, потом снова десять, потом один, отдельно. Они не разговаривали, но
мы бы их и не услышали из-за шума реки. Они скрылись из виду на дороге.
— Пресвятая дева! — сказал Аймо.
— Это немцы, — сказал Пиани. — Это не австрийцы.
— Почему здесь некому остановить их? — сказал я. — Почему
этот мост не взорван? Почему вдоль насыпи нет пулеметов?
— Это вы нам скажите, tenente, — сказал Бонелло.
Я был вне себя от злости.
— С ума все посходили. Там, внизу, взрывают маленький
мостик. Здесь, на самом шоссе, мост оставляют. Куда все девались? Что ж, так их
и не попытаются остановить?
— Это вы нам скажите, tenente, — повторил Бонелло.
Я замолчал. Меня это не касалось; мое дело было добраться до
Порденоне с тремя санитарными машинами. Мне это не удалось. Теперь мое дело
просто добраться до Порденоне. Но я, видно, не доберусь даже до Удине. Ну и
черт с ним! Главное, это сохранить спокойствие и не угодить под пулю или в
плен.
— Вы, кажется, открывали фляжку? — спросил я Пиани. Он
протянул мне ее. Я отпил порядочный глоток. — Можно идти, — сказал я. —
Спешить, впрочем, некуда. Хотите поесть?
— Тут не место останавливаться, — сказал Бонелло.
— Хорошо. Идем.
— Будем держаться здесь, под прикрытием?
— Лучше идти по верху. Они могут пройти и этим мостом.
Гораздо хуже будет, если они очутятся у нас над головой, прежде чем мы их
увидим.
