Кэтрин и Эллен Фергюсон обедали, когда я пришел к ним в
отель. Еще из коридора я увидел их за столом. Кэтрин сидела почти спиной ко
мне, и я видел узел ее волос и часть щеки и ее чудесную шею и плечи. Фергюсон
что-то рассказывала. Она замолчала, когда я вошел.
— Господи! — сказала она.
— Здравствуйте! — сказал я.
— Как, это вы? — сказала Кэтрин. Ее лицо просветлело.
Казалось, она слишком счастлива, чтобы поверить. Я поцеловал ее. Кэтрин
покраснела, и я сел за их стол.
— Вот так история! — сказала Фергюсон. — Что вы тут делаете?
Вы обедали?
— Нет.
Вошла девушка, подававшая к столу, и я сказал ей принести
для меня прибор. Кэтрин все время смотрела на меня счастливыми глазами.
— По какому это вы случаю в муфти? — спросила Фергюсон.
[Муфти — домашнее платье, которое носят должностные лица вне службы
(ост.-инд.)]
— Я попал в Кабинет.
— Вы попали в какую-нибудь скверную историю.
— Развеселитесь, Ферджи. Развеселитесь немножко.
— Не очень-то весело глядеть на вас. Я знаю, в какую историю
вы впутали эту девушку. Вы для меня вовсе не веселое зрелище.
Кэтрин улыбнулась мне и тронула меня ногой под столом.
— Никто меня ни в какую историю не впутывал, Ферджи. Я сама
впуталась.
— Я его терпеть не могу, — сказала Фергюсон. — Он только
погубил вас своими коварными итальянскими штучками. Американцы еще хуже
итальянцев.
— Зато шотландцы — нравственный народ, — сказала Кэтрин.
— Я вовсе не об этом говорю. Я говорю об его итальянском
коварстве.
— Разве я коварный, Ферджи?
— Да. Вы хуже чем коварный. Вы настоящая змея. Змея в
итальянском мундире и плаще.
— Я уже снял итальянский мундир.
— Это только лишнее доказательство вашего коварства. Все
лето вы играли в любовь и сделали девушке ребенка, а теперь, вероятно, намерены
улизнуть.
Я улыбнулся Кэтрин, и она улыбнулась мне.
— Мы оба намерены улизнуть, — сказала она.
— Вы друг друга стоите, — сказала Ферджи. — Мне стыдно за
вас, Кэтрин Баркли. У вас нет ни стыда, ни чести, и вы так же коварны, как он.
— Не надо, Ферджи, — сказала Кэтрин и потрепала ее по руке.
— Не ругайте меня. Вы же знаете, что мы любим друг друга.
— Уберите руку, — сказала Фергюсон. Ее лицо было красно. —
Если б вы не потеряли стыд, было бы другое дело. Но вы беременны бог знает на
каком месяце и думаете, что это все шутки, и вся расплываетесь в улыбках
оттого, что ваш соблазнитель вернулся. У вас нет ни стыда, ни совести.
Она заплакала. Кэтрин подошла и обняла ее одной рукой. Когда
она встала, утешая Фергюсон, я не заметил никакой перемены в ее фигуре.
— Мне все равно, — всхлипывала Фергюсон. — Только это все
ужасно.
— Ну, ну, Ферджи, — утешала ее Кэтрин. — Я буду стыдиться.
Не плачьте, Ферджи. Не плачьте, добрая моя Ферджи.
— Я не плачу, — всхлипывала Фергюсон. — Я не плачу. Только
вот как вспомню, что с вами случилось. — Она посмотрела на меня. — Я вас
ненавижу, — сказала она. — Она не может помешать мне ненавидеть вас. Вы гнусный
коварный американский итальянец. — Ее нос и глаза покраснели от слез.
Кэтрин улыбнулась мне.
— Не смейте улыбаться ему, когда вы меня обнимаете.
— Вы неблагоразумны, Ферджи.
— Я сама знаю, — всхлипывала Ферджи. — Не обращайте на меня
внимания. Я так взволнована. Я неблагоразумна. Я сама знаю. Я хочу, чтобы вы
оба были счастливы.
— Мы и так счастливы, — сказала Кэтрин. — Вы моя хорошая
Ферджи.
Фергюсон снова заплакала.
— Я не хочу, чтобы вы были счастливы так, как сейчас. Почему
вы не женитесь? Да он не женат ли, чего доброго?
— Нет, — сказал я. Кэтрин смеялась.
— Ничего нет смешного, — сказала Фергюсон. Так очень часто
бывает.
— Мы поженимся, Ферджи, — сказала Кэтрин, чтоб доставить вам
удовольствие.
— Не для моего удовольствия. Вы сами должны были подумать об
этом.
— Мы были очень заняты.
— Да. Я знаю. Заняты тем, что делали ребят.
Я думал, что она опять начнет плакать, но она вместо того
вдруг разобиделась.
— Теперь вы, конечно, уйдете с ним?
— Да, — сказала Кэтрин. — Если он захочет.
— А как же я?
— Вы боитесь остаться здесь одна?
— Да, боюсь.
— Тогда я останусь с вами.
— Нет, уходите с ним. Уходите с ним сейчас же. Не желаю я
вас больше видеть.
— Вот только пообедаем.
— Нет, уходите сейчас же.
— Ферджи, будьте благоразумны.
— Сейчас же убирайтесь отсюда, вам говорят.
Уходите оба.
— Ну, пойдем, — сказал я. Мне надоела Ферджи.
— Конечно, вы рады уйти. Даже обедать я теперь должна в
одиночестве. Я так давно мечтала попасть на итальянские озера, и вот что вышло.
О! О! — она всхлипнула, потом посмотрела на Кэтрин и поперхнулась.
— Мы останемся до конца обеда, — сказала Кэтрин. — И я не
оставлю вас одну, если вы хотите, чтоб я была с вами. Я не оставлю вас одну,
Ферджи.
— Нет. Нет. Я хочу, чтоб вы ушли. Я хочу, чтоб вы ушли. —
Она вытерла глаза. — Я ужасно неблагоразумна. Пожалуйста, не обращайте на меня
внимания.
Девушку, которая подавала к столу, очень взволновали все эти
слезы. Теперь, принеся следующее блюдо, она явно испытала облегчение, видя, что
все уладилось.
* * *
