— Что он говорит? — спросила Кэтрин.
— Он желает нам всего хорошего.
— Всего хорошего, — сказала Кэтрин. — Большое, большое вам
спасибо.
— Вы готовы?
— Да.
Он наклонился и оттолкнул нас. Я погрузил весла в воду,
потом помахал ему рукой. В ответ он сделал предостерегающий знак. Я увидел огни
отеля и стал грести, стараясь держать прямо, пока они не скрылись из виду.
Кругом бушевало настоящее море, но мы шли по ветру.
Глава 37
Я греб в темноте, держась так, чтоб ветер все время дул мне
в лицо. Дождь перестал и только изредка порывами налетал снова. Я видел Кэтрин
на корме, но не видел воду, когда погружал в нее лопасти весел. Весла были
длинные и не имели ремешков, удерживающих весло в уключине. Я погружал весла в
воду, проводил их вперед, вынимал, заносил, снова погружал, стараясь грести как
можно легче. Я не разворачивал их плашмя при заносе, потому что ветер был
попутный. Я знал, что натру себе волдыри, и хотел, чтоб это случилось как можно
позднее. Лодка была легкая и хорошо слушалась весел. Я вел ее вперед по темной
воде. Ничего не было видно, но я надеялся, что мы скоро доберемся до Палланцы.
Мы так и не увидели Палланцы. Ветер дул с юга, и в темноте
мы проехали мыс, за которым лежит Палланца, и не увидели ее огней. Когда
наконец показались какие-то огни, гораздо дальше и почти на самом берегу, это
была уже Интра. Но долгое время мы вообще не видели никаких огней, не видели и
берега и только упорно подвигались в темноте вперед, скользя на волнах. Иногда
волна поднимала лодку, и в темноте я махал веслами по воздуху. Озеро было еще
неспокойное, но я продолжал грести, пока нас вдруг чуть не прибило к скалистому
выступу берега, торчавшему над водой; волны ударялись о него, высоко взлетали и
падали вниз. Я сильно налег на правое весло, в то же время табаня левым, и мы
отошли от берега; скала скрылась из виду, и мы снова плыли по озеру.
— Мы уже на другой стороне, — сказал я Кэтрин.
— А ведь мы должны были увидеть Палланцу?
— Она осталась за мысом.
— Ну, как ты, милый?
— Ничего!
— Я могу тебя немного сменить.
— Зачем? Не нужно.
— Бедная Фергюсон! — сказала Кэтрин. — Придет утром в отель,
а нас уже нет.
— Это меня меньше беспокоит, — сказал я. — А вот как бы нам
добраться до швейцарского побережья, пока темно, чтобы нас не увидела
таможенная стража.
— А далеко еще?
— Километров тридцать.
* * *
Я греб всю ночь. Мои ладони были до того стерты, что я с
трудом сжимал в руках весла. Несколько раз мы едва не разбились о берег. Я
держался довольно близко к берегу, боясь сбиться с пути и потерять время.
Иногда мы подходили так близко, что видели дорогу, идущую вдоль берега, и ряды
деревьев вдоль дороги, и горы позади. Дождь перестал, и когда ветер разогнал
тучи, вышла луна, и, оглянувшись, я увидел длинный темный мыс Кастаньола, и
озеро с белыми барашками, и далекие снежные вершины под луной. Потом небо опять
заволокло тучами, и озеро и горные вершины исчезли, но было уже гораздо
светлее, чем раньше, и виден был берег. Он был виден даже слишком ясно, и я
отвел лодку подальше, чтобы ее не могла заметить с Палланцанской дороги
таможенная стража, если она там была. Когда опять показалась луна, мы увидели
белые виллы на берегу, по склонам гор, и белую дорогу в просветах между
деревьями. Я греб не переставая.
Озеро стало шире, и на другом берегу у подножья горы мы
увидели огни; это должно было быть Луино. Я увидел клинообразную расщелину
между горами на другом берегу и решил, что, вероятно, это и есть Луино. Если
так, то мы шли хорошим темпом. Я втащил весла в лодку и лег на спину. Я очень,
очень устал грести. Руки, плечи, спина у меня болели, и ладони были стерты.
— А что, если раскрыть зонтик? — сказала Кэтрин. — Ветер
будет дуть в него и гнать лодку.
— Ты сумеешь править?
— Наверно.
— Возьми это весло под мышку, прижми его вплотную к борту и
так правь, а я буду держать зонтик.
Я перешел на корму и показал ей, как держать весло. Я сел
лицом к носу лодки, взял большой зонт, который дал мне портье, и раскрыл его.
Он, хлопнул, раскрываясь. Я держал его с двух сторон за края, сидя верхом на
ручке, которую зацепил за скамью. Ветер дул прямо в него, и, вцепившись изо
всех сил в края, я почувствовал, как лодку понесло вперед. Зонт вырывался у
меня из рук. Лодка шла очень быстро.
— Мы прямо летим, — сказала Кэтрин. Я не видел ничего, кроме
спиц зонта. Зонт тянул и вырывался, и я чувствовал, как мы вместе с ним несемся
вперед. Я уперся ногами и еще крепче вцепился в края, потом ВДРУГ что-то
затрещало; одна спица щелкнула меня по лбу, я хотел схватить верхушку, которая
прогибалась на ветру, но тут все с треском вывернулось наизнанку, и там, где
только что был полный, надутый ветром парус, я сидел теперь верхом на ручке
вывернутого изодранного зонта. Я отцепил ручку от скамейки, положил зонт на дно
и пошел к Кэтрин за веслом. Она хохотала. Она взяла меня за руку и продолжала
хохотать.
— Чего ты? — я взял у нее весло.
— Ты такой смешной был с этой штукой.
— Не удивительно.
— Не сердись, милый. Это было ужасно смешно. Ты казался
футов двадцати в ширину и так горячо сжимал края зонтика… — она задохнулась от
смеха.
— Сейчас возьмусь за весла.
— Отдохни и выпей коньяку. Такая замечательная ночь, и мы
столько уже проехали.
— Нужно поставить лодку поперек волны.
— Я достану бутылку. А потом ты немного отдохни.
Я поднял весла, и мы закачались на волнах. Кэтрин открыла
чемодан. Она передала мне бутылку с коньяком. Я вытащил пробку перочинным ножом
и отпил порядочный глоток. Коньяк был крепкий, и тепло разлилось по всему моему
телу, и я согрелся и повеселел.
— Хороший коньяк, — сказал я. Луна опять зашла за тучу, но
берег был виден. Впереди была стрелка, далеко выдававшаяся в озеро.
— Тебе не холодно, Кэт?
— Мне очень хорошо. Только ноги немножко затекли.
— Вычерпай воду со дна, тогда сможешь протянуть их.
Я снова стал грести, прислушиваясь к скрипу уключин и
скрежету черпака о дно лодки под кормовой скамьей.
— Дай мне, пожалуйста, черпак, — сказал я. — Мне хочется
пить.
— Он очень грязный.
— Ничего. Я его ополосну.
