— Мы хорошо выспимся. Бедная ты моя Кэт! Досталось тебе этой
ночью.
— Мне было очень весело, — сказала Кэтрин. — Особенно когда
ты сидел с зонтиком.
— Ты понимаешь, что мы в Швейцарии?
— Нет, мне все кажется: вот я проснусь, и это все неправда.
— И мне тоже.
— Но ведь это правда, милый? Это ведь не на Миланский вокзал
я еду провожать тебя?
— Надеюсь, что нет.
— Не говори так. Я боюсь. Вдруг это в самом деле так.
— Я точно пьяный и ничего не соображаю, — сказал я.
— Покажи свои руки.
Я протянул ей обе руки. Они были стерты до живого мяса.
— Только в боку раны нет, — сказал я.
— Не богохульствуй.
Я очень устал, и у меня кружилась голова. Все мое оживление
пропало. Экипаж катился по улице.
— Бедные руки! — сказала Кэтрин.
— Не тронь их, — сказал я. — Что за черт, я не пойму, где
мы. Куда мы едем, кучер?
Кучер остановил лошадь.
— В отель «Метрополь». Разве вы не туда хотели?
— Да, да, — сказал я. — Все в порядке, Кэт.
— Все в порядке, милый. Не волнуйся. Мы хорошо выспимся, и
завтра ты уже не будешь точно пьяный.
— Я совсем пьяный, — сказал я. — Весь этот день похож на
оперетту. Может быть, я голоден.
— Ты просто устал, милый. Это все пройдет.
Экипаж остановился у отеля. Мальчик вышел взять наши
чемоданы.
— Уже проходит, — сказал я. Мы были на мостовой и шли к
отелю.
— Я знала, что пройдет. Ты просто устал. Тебе нужно
выспаться.
— Во всяком случае, мы в Швейцарии.
— Да, мы действительно в Швейцарии.
Вслед за мальчиком с чемоданами мы вошли в отель.
КНИГА ПЯТАЯ
Глава 38
В ту осень снег выпал очень поздно. Мы жили в деревянном
домике среди сосен на склоне горы, и по ночам бывали заморозки, так что вода в
двух кувшинах на умывальнике покрывалась к утру тонкой корочкой льда. Madame
Гуттинген рано утром входила в комнату, чтобы закрыть окна, и разводила огонь в
высокой изразцовой печке. Сосновые дрова трещали и разгорались, и огонь в печке
начинал гудеть, и madame Гуттинген во второй раз входила в комнату, неся
толстые поленья для печки и кувшин с горячей водой. Когда комната нагревалась,
она приносила завтрак. Завтракая в постели, мы видели озеро и горы по ту
сторону озера, на французском берегу. На вершинах гор лежал снег, и озеро было
серое со стальной синевой.
Снаружи, перед самым домом, проходила дорога. От мороза
колеи и борозды были твердые, как камень, и дорога упорно лезла вверх через
рощу и потом, опоясав гору, выбиралась туда, где были луга, и сараи, и хижины в
лугах на опушке леса, над самой долиной. Долина была глубокая, и на дне ее
протекала речка, впадавшая в озеро, и когда ветер дул из долины, слышно было,
как речка шумит по камням.
Иногда мы сворачивали с дороги и шли тропинкой через
сосновую рощу. В роще земля под ногами была мягкая: она не отвердела от мороза,
как на дороге. Но нам не мешало то, что земля на дороге твердая, потому что
подошвы и каблуки у нас были подбиты гвоздями, и гвозди вонзались в мерзлую
землю, и в подбитых гвоздями башмаках идти по дороге было приятно и как-то
бодрило. Но идти рощей было тоже очень хорошо.
От дома, в котором мы жили, начинался крутой спуск к
небольшой равнине у озера, и в солнечные дни мы сидели на веранде, и нам было
видно, как вьется дорога по горному склону, и виден был склон другой горы и
расположенные террасами виноградники, где все лозы уже высохли по-зимнему, и поля,
разделенные каменными оградами, и пониже виноградников городские дома на узкой
равнине у берега озера. На озере был островок с двумя деревьями, и деревья были
похожи на двойной парус рыбачьей лодки. Горы по ту сторону озера были крутые и
остроконечные, и у южного края озера длинной впадиной между двумя горными
кряжами лежала долина Роны, а в дальнем конце, там, где долину срезали горы,
был Дан-дю-Миди. Это была высокая снежная гора, и она господствовала над
долиной, но она была так далеко, что не отбрасывала тени.
Когда было солнечно, мы завтракали на веранде, но остальное
время мы ели наверху, в маленькой комнатке с дощатыми стенами и большой печкой
в углу. Мы накупили в городе журналов и книг и выучились многим карточным играм
для двоих. Маленькая комната с печкой была нашей гостиной и столовой. Там было
два удобных кресла и столик для журналов и книг, а в карты мы играли на
обеденном столе, после того как уберут посуду. Monsieur и madame Гуттинген жили
внизу, и вечерами мы иногда слышали, как они разговаривают, и они тоже были
очень счастливы вдвоем. Он когда-то был обер-кельнером, а она работала
горничной в том же отеле, и они скопили деньги на покупку этого дома. У них был
сын, который готовился стать обер-кельнером. Он служил в отеле в Цюрихе. Внизу
было помещение, где торговали вином и пивом, и по вечерам мы иногда слышали,
как на дороге останавливались повозки и мужчины поднимались по ступенькам в дом
пропустить стаканчик.
В коридоре перед нашей комнатой стоял ящик с дровами, и
оттуда я брал поленья, чтоб подбрасывать в печку. Но мы не засиживались поздно.
Мы ложились спать в нашей большой спальне, не зажигая огня, и, раздевшись, я
открывал окна, и смотрел в ночь, и на холодные звезды, и на сосны под окнами, и
потом как можно быстрее ложился в постель. Хорошо в постели, когда воздух такой
холодный и чистый, а за окном ночь. Мы спали крепко, и если ночью я просыпался,
то знал отчего, и тогда я отодвигал пуховик, очень осторожно, чтобы не
разбудить Кэтрин, и опять засыпал, с новым чувством легкости от тонкого одеяла.
Война казалась далекой, как футбольный матч в чужом колледже. Но из газет я
знал, что бои в горах все еще идут, потому что до сих пор не выпал снег.
