В больнице Бьярне получал искусственное питание. Малыш снова набрал вес, и врачи разрешили забрать его домой. Мальчику стало лучше, хотя никто по-прежнему не знал причину его болезни. На следующий день Бьярне снова стал кричать и отказываться от еды, и его опять отвезли в больницу.
Так продолжалось два месяца. Бьярне то выздоравливал, то снова заболевал. Когда это случалось, Ангела принималась есть сладости. Она заливала свое горе сливками и кремом, как алкоголики заливают горе водкой.
Рейне казалось возмутительным, что она жрет в три горла, когда ребенок вообще не желает есть. Чем больше Бьярне худел, тем толще становилась Ангела. Когда в больнице им говорили, что ребенок нормально ест и прибавляет в весе, Ангела светилась радостью и не проявляла никакого желания заходить в кондитерскую.
Было такое впечатление, что она и ребенок вместе поддерживали постоянный вес. Если один худел, то второй прибавлял в весе, и наоборот. Мать и сын вели себя как сообщающиеся сосуды.
Через некоторое время Рейне и Ангелу пригласили на встречу со специалистом больницы. Специалистом оказалась женщина около пятидесяти лет с черными крашеными волосами до плеч. Под белым халатом была надета футболка с глубоким вырезом. Здороваясь, она протянула Рейне и Ангеле узкую гладкую руку ученого. Женщина сказала, что теперь они знают, чем болен Бьярне.
Это была весьма необычная болезнь. Доктор назвала ее, крупными печатными буквами написала трудное название на листке бумаги и протянула его Ангеле.
— Бьярне страдает недостатком определенного фермента, который необходим для нормального пищеварения.
Доктор делала длинные паузы между предложениями, чтобы супруги могли усвоить сказанное. На шее у врача было кожаное ожерелье с перышком, острым, как наконечник копья. При каждом слове это перышко приподнималось, а потом снова падало на кожу.
— Каждый год рождается три-четыре младенца с такой болезнью. Она чрезвычайно редкая.
— Он выздоровеет? — спросил Рейне.
— Со временем ему, возможно, станет лучше. Но окончательно он, к сожалению, не выздоровеет никогда. К несчастью, вы должны настроиться на то, что с возрастом ему будет становиться все хуже.
— То есть он будет болеть всю жизнь? — спросила Ангела.
Перышко поднялось и коснулось ключицы врача.
— Да, именно так.
— Когда мы сможем забрать его домой? — спросила Ангела.
— В данный момент ему придется остаться в больнице. Мы держим его на постоянных вливаниях, чтобы возместить недостаток фермента, которого ему не хватает. Некоторые дети хорошо реагируют на такое лечение, но эффект, как правило, оказывается непродолжительным. В таких случаях вы сможете держать его дома в течение двух-трех дней. Как вам известно, в этой больнице вы можете и ночью быть со своим ребенком. Нам надо подобрать подходящие растворы.
— Но вы только что сказали, что он будет страдать этой болезнью всю жизнь. Не может же он всю жизнь прожить в этой больнице? — раздраженно, почти злобно спросила Ангела.
— Большую часть жизни ему придется провести в больнице. Мы все сделаем для того, чтобы он хорошо переносил это вынужденное пребывание здесь.
Доктор внимательно посмотрела на Ангелу, помолчала и добавила:
— Дети с такой болезнью редко доживают до трех лет.
Рейне взглянул на Ангелу. Поняла ли она, что сказала врач? Он взял жену за руку и легонько сжал.
Ангела пустым взглядом смотрела куда-то сквозь врача, в какую-то свою, невидимую, вселенную. Рука ее была холодна, как камень с морского дна.
Глава 12
Рейне проснулся на рассвете. Спальня была залита мягким розоватым светом. Он не понял, почему проснулся так рано, но голова была совершенно ясная. Засыпал он беспокойно, мысли его кружились, как человек, заблудившийся в густом лесу.
Но ночью, во сне, с ним произошло нечто очень странное. Ему снилось, что он вышел из густого темного леса, взошел на высокую горную вершину и проснулся, купаясь в чистом прохладном воздухе.
Как же хорошо сейчас в спальне! Белое вязаное покрывало, аккуратно сложенное, висит на спинке стула. Юбка Ангелы лежит на стуле, складки тяжелой ткани касаются пола. На стене матово блестит зеркало. Красиво, необычно, тихо.
Ангела спит рядом, лежа на спине. Одеяло сбилось в сторону, ночная рубашка прилипла к телу, могучие округлости огромного тела плавно поднимаются и опускаются в такт дыханию.
Его охватило безумное желание. Он сбросил с себя пижамные штаны и приник к жене. Он вспомнил, как это было в первый раз, когда его тело жадно впитывало влагу ее кожи.
Рейне услышал ее сонный рык. Рукой она попыталась его оттолкнуть и больно при этом ударила.
Но это его не остановило. Он вцепился в нее, как зверь в добычу, но Ангела продолжала рычать и толкаться.
Внезапно он ощутил, как напряглись мышцы ее большого тела, и в следующий момент оно было уже не под ним, а над ним. Ангела схватила его за плечи, приподняла и сбросила с кровати на пол.
Казалось, Рейне разбудил мирно спавшего свирепого и страшного великана. Рейне пытался защищаться. Он заслонился рукой и постарался освободиться, но был бессилен перед этим бессмысленным гневом.
Схватив за плечо и за волосы, Ангела сильно тряхнула мужа. Он ударился затылком об пол и почувствовал во рту вкус крови. Потом она снова приподняла его, но, очевидно, это избиение ей наскучило, и она выпустила Рейне из рук. Он и не предполагал, что она так сильна.
— Вот так, — пробурчала она зло. — Теперь можно спокойно поспать.
Он услышал, как заскрипела кровать. Жена перевернулась на другой бок, потом снова улеглась, коротко всхрапнув, на спину. Через некоторое время послышалось ее ровное тяжелое дыхание. Ангела снова заснула.
Рейне так и остался лежать на полу. От удара сильно болела голова. Он замерз — пол был страшно холодный, а Рейне был без штанов. Но он не мог заставить себя встать. Ничего, скоро взойдет солнце и в спальне станет теплее.
Где-то наверху, в теплой кровати спала Ангела. Дыхание ее постепенно перешло в храп. Рейне лежал на полу и старался стонать как можно тише, чтобы не разбудить жену.
Зимой Бьярне стало хуже. Они уже не могли забирать его домой, и настоящим домом малыша действительно стала больница.
Таким же родным домом стала она и для Ангелы. Каждый день она ездила в больницу и часто оставалась там до утра. Возвращаясь домой, она садилась к телевизору. С мужем она больше не разговаривала.
По натуре они оба были немногословны, и их совместное существование не изобиловало беседами. Но теперь неразговорчивость превратилась в молчание. Все было хорошо, а когда все хорошо, то о чем можно говорить? Но им-то как раз было о чем говорить, но проблема была так тяжела, что выразить ее словами было невозможно. Рейне с радостью поговорил бы с Ангелой, когда она возвращалась из больницы, но она сразу усаживалась к телевизору и принималась поедать жир и сахар. В лучшем случае она пересказывала то, что говорили ей врачи, или просто пожимала плечами.
