Дом
Было раннее утро. Над полями стлался легкий туман, деревья ближнего леса слились в темную, компактную, как театральные кулисы, плоскость.
Фредрика иногда посещала бессонница, в такие моменты он просыпался около трех часов и не мог больше уснуть.
Лежа в кровати, он пребывал в странном промежуточном состоянии, которое нельзя было назвать ни беспробудным сном, ни сном со сновидениями. Впрочем, это состояние нельзя было назвать и бодрствованием. Давно минувшие события, о которых он никогда не вспоминал днем, всплывали перед ним с такой отчетливостью и в таких деталях, словно произошли несколько секунд назад. Он великолепно различал голоса людей, улавливал тончайшие их модуляции, как будто говорящий только что вышел за дверь. Важное и не важное причудливо перемешивалось. Все вместе сливалось в сплошную, неразделимую неразбериху.
Всплывали воспоминания и о снах — пустяковых, не важных снах; они были видены много лет назад и тотчас забыты, а теперь снова выглядывали из какого-то неведомого закоулка мозга, яркие и резкие, как в первый раз.
Фредрик чувствовал себя так, словно кто-то мешал ложкой его внутренности, точно чай в стакане, — внутри все вертелось, сливаясь друг с другом. Это кружение страшно его выматывало, он горел желанием снова заснуть, но сознание оставалось ясным и бодрым, беспощадно регистрируя все, что происходило. Да, да, можно сказать, что такого ясного сознания у него не бывало даже днем. Оно было кристально четким, причиняло боль и вызывало мучительное напряжение.
Помогало только одно — встать и вернуться в нормальное состояние утреннего бодрствования.
С кружкой кофе в руке он стоял в большой, недавно отремонтированной кухне. За окном хмурилось раннее утро, но Фредрик по голубевшему над лесом небу видел, что день обещает быть солнечным.
На втором этаже спала его семья — жена Паула и двое детишек.
Купаясь в утренней дымке, дом спал, но это был отнюдь не спокойный сон. Дом был полон тихих, приглушенных звуков; казалось, он всхрапывает, дышит, сопит и ворочается, как старик, тело которого давно потеряло былую гибкость.
Это был большой белый деревянный дом, построенный в начале прошлого века, удобно расположенный между полями и лесом. До работы — а работал он в ратуше — Фредрик доезжал на машине за четверть часа. До моря было полчаса езды, до Гётеборга — час.
В этом доме они жили всего пару месяцев.
Во время учебы в высшей школе торговли Фредрик мечтал стать биржевым маклером или устроиться на работу в международную компанию и уехать за границу. Когда он получил место экономического советника в городском муниципалитете Кунгсвика, Фредрик думал, что это будет лишь первой ступенью в его карьерной лестнице. Но как только начались серьезные отношения с Паулой, ему стали ясны преимущества надежного места и фиксированных часов рабочего времени. Этого преимущества художница Паула была лишена.
Первые два года он каждый день мотался из Гётеборга, где они жили, в Кунгсвик и обратно. Это было не тяжело, и он тогда не помышлял о том, чтобы переехать в этот маленький городишко — скучнейшее, на его взгляд, место.
Но чем дольше он там бывал, тем отчетливее вырисовывались для него преимущества жизни в таком маленьком городке, как Кунгсвик. Никакой тебе очереди в детский сад, красивая природа и низкие цены на жилье и землю. Когда на свет появился Фабиан, Фредрик уже смотрел на мир иными глазами, по долгу службы посещая дома кунгсвикских ремесленников. Он разглядел красоту этих мест, леса и поля, море. То, что прежде представлялось ему безнадежно забытой богом землей, на деле оказалось местом, где можно жить и работать, где можно бродить по полям и лесам с семьей, где можно купаться в море и где у Фабиана будет полно места для игр.
Посетив осенью по делам службы этот дом, Фредрик сразу положил на него глаз. Дом продавался срочно, так как владелец уезжал в Канаду. Цена устроила Фредрика. Они получат отремонтированный большой дом, где есть место для мастерской Паулы, и в придачу большой сад, и все это по такой цене, за которую в Гётеборге можно было бы купить крошечный домик, да и то где-нибудь на окраине.
Он взял с собой Паулу. У нее загорелись глаза при виде застекленной веранды и примыкающей комнаты, из которой выйдет чудесная мастерская. Фредрику же больше всего понравился балкон, откуда он сможет любоваться окрестными полями и лесами.
Маклер показал им сделанные летом фотографии: ирис, львиный зев и люпин на грядках, а дом был так густо заплетен вьющимися красными и белыми розами, что походил на замок Спящей красавицы. На яблони было очень удобно лазить, а кусты смородины были сплошь усеяны красными спелыми ягодами.
— Мы не найдем ничего лучше, — сказала Паула, когда они, осмотрев дом, вышли на веранду, залитую неярким осенним солнцем.
От оконных переплетов на дощатый пол падала четкая, в косую шашечку тень. Маклер стоял поодаль, в проеме двери, ведущей в темную прихожую. Он скромно ждал, когда муж и жена примут самое важное в их жизни решение.
Положив руку на округлившийся живот — она была беременна вторым ребенком, — Паула прижалась к Фредрику. Он ощутил на подбородке ее горячее дыхание, когда она прошептала:
— Мы его покупаем. Сейчас же!
Родители Паулы помогли с деньгами, и в январе они въехали в дом.
И вот уже весна. У них родилась дочка. Паула обустроила мастерскую и увлеченно работала, когда малышка Оливия спала. Фабиан ходил в детский сад и, кажется, прекрасно там себя чувствовал.
Рассчитывая свои расходы, они планировали сделать ремонт — все же дом был старый, — но, как это ни удивительно, никакой ремонт ему не требовался. Дом находился в прекрасном состоянии. Прежний владелец не пожалел сил на его усовершенствование. Кухня была стилизована под старину, но за деревянными дверями, словно сошедшими с картин девятнадцатого века, скрывались последние достижения бытовой техники — холодильник, морозильная камера, посудомоечная машина. В ванной был подогреваемый пол, а кафельную печь взяли из какого-то снесенного дома в Гётеборге, и один местный умелец смонтировал ее на новом месте так, словно она была здесь всегда. Паула добавила ковры и мебель в стиле Карла Ларссона. Гостям, когда праздновали новоселье, очень понравилось.
Как у всех старых домов, у этого тоже были свои особенности. Двери, которые плохо закрывались, окна, рамы которых не хотели подниматься. Легкий сквознячок постоянно заставлял подрагивать стекла в окнах веранды.
Ну и, конечно, шумы и шорохи. Шелест розовых кустов, при сильном ветре переходивший в трескучий шорох трущихся о стены ветвей. Бульканье в сливной трубе раковины. Да, еще странные звуки под лестницей — словно кто-то перетаскивал с места на место подушки и матрацы. Иногда там же раздавалось царапанье и потрескивание. Крысы? Паула панически боялась всех тварей, которые называются крысами, змеями и насекомыми, и никогда не открывала дверь, ведущую в каморку под лестницей.
