Какая-то молоденькая девушка, показавшаяся Фредрику знакомой, протянула ему блюдо с крошечными булочками. Наверное, это дочь сотрудника или продавщица магазина, куда Фредрик иногда заходил. В маленьком городке то и дело встречаешь одних и тех же людей в самых разных ситуациях. Это как в маленьком театре, где одни и те же актеры играют множество разных ролей. Продавец скобяной лавки оказывался членом родительского комитета класса, где учится дочь, а на следующий день выясняется, что он же — футбольный тренер сына. Мало того, послезавтра из газеты узнаешь, что он, кроме того, еще и активист движения «зеленых».
Поначалу Фредрик смущался, не зная, как вести себя с людьми, играющими такие разные роли. Потом ему стало ясно, что эти разные, иногда взаимоисключающие роли и есть только роли. Фредрик научился разглядывать за этими ролями людей, истинные их лица. Этот навык был не нужен в большом городе, где продавец скобяной лавки — это продавец скобяной лавки и больше никто.
Он взял две булочки. Они оказались на удивление вкусными. Откуда Бодиль их берет? Девушка не успела отойти, и Фредрик взял еще одну.
С другого подноса он взял напиток — стакан безалкогольного сидра — и отошел в угол, откуда мог видеть жену и ждать, когда у нее освободится время для него. Он не чувствовал себя обиженным. Просто сегодня был ее день.
На Пауле была шелковая блузка без рукавов, переливавшаяся серыми и розовыми оттенками; странный, но очень благородный цвет. Наряд выглядел изящно, как китайский фарфор, и казался очень дорогим. Брюки были из того же материала. Кто-то избавил Паулу от чудовищного цветка и поставил его к другим букетам на ближайший подоконник.
Видимо, ее совершенная внешность — шелк, белые руки, зачесанные назад блестящие волосы — по странной ассоциации напомнила ему о мраморной ванне и о том, что произошло утром. В животе шевельнулось неприятное ощущение.
Сегодня Паула ушла из дому очень рано, чтобы подготовиться к выставке, и взяла с собой Оливию. Фредрик с Фабианом остались дома, ждать, когда привезут новую стиральную машину. (Ванна была почти новая, когда они въехали в дом, но Пауле не понравилась стиральная машина, и они решили купить большую и более совершенную.)
Машину привезли два молодых человека. Фредрик открыл им дверь. Пока они устанавливали машину в ванной на втором этаже, Фредрик ждал на кухне, чтобы быть поблизости на случай, если он понадобится, но не стоять рядом с людьми и не раздражать их своим присутствием, как будто он надзирает за их работой.
Ребята попались веселые и шумные. Фредрик слышал, как они шутили и ругались. Кажется, они никак не могли извлечь старую машину. Из ванной доносились стуки и приглушенные проклятия.
Фредрик поднялся наверх, чтобы узнать, не нужна ли помощь. Остановившись на площадке лестницы, он принялся наблюдать за молодыми людьми, которые были так увлечены своим делом, что не заметили его появления. Проблема со старой машиной сделала их агрессивными, они обращались к ней не иначе как «падаль», «кусок навоза» и «свинья», словно эти ругательства могли воздействовать на совесть отслужившего свое механизма. Фредрик скромно спустился на первый этаж и остался там, стараясь не привлекать к себе внимания.
Наконец на лестнице показались молодые люди со старой машиной, которую им, согласно договоренности, следовало унести с собой. Они бодро попрощались и быстро исчезли — слишком быстро, как показалось Фредрику, — и вскоре он услышал, как заурчал мотор их грузовичка. Молодые люди уехали.
Фредрик поднялся на второй этаж, осмотрел и опробовал машину. Она работала безупречно.
Немного позже, когда Фредрик брился, собираясь на вернисаж, он заметил, что от раковины отбит кусок мрамора сантиметров десять.
Это была очень красивая раковина. Округлой чашевидной формой она напоминала ванны на виллах римских патрициев. Изящная форма, кремово-белый цвет, полированная поверхность — и вдруг такое!
Вид этого повреждения вызывал у Фредрика почти физическую боль, как будто это у него вырвали кусок плоти. Ему казалось, что произошло нечто судьбоносное и ужасное. Было разбито что-то нежное и совершенное, то, что невозможно починить ни за какие деньги. Он испытывал такое же чувство, какое бывает у ребенка, когда он разобьет или сломает что-то ценное и приходит в отчаяние оттого, что мама будет его ругать, вместо того, чтобы пожалеть.
Он глубоко вздохнул и попытался взять себя в руки. Так как отбит был большой кусок, его, вероятно, можно приклеить, если, конечно, он остался цел. Фредрик поискал кусок на полу, но ничего не нашел. Может быть, он закатился под стиральную машину или под ванну, но сейчас у Фредрика не было времени искать его там.
Пол был усеян мелким белым порошком, из чего Фредрик заключил, что осколок разлетелся на мелкие кусочки, а рабочие, чувствуя свою вину, вымели их или распихали по карманам, чтобы он не сразу заметил, что случилось.
Что скажет Паула? Она очень любила эту раковину. Непонятно почему Фредрик чувствовал себя виноватым.
Потом он посмотрел на часы, понял, что пора ехать на вернисаж, и позвал Фабиана из сада. Он сумел подавить неприятное чувство, но оно вернулось, когда он, поставив на подоконник стакан с сидром, принялся любоваться мраморно-белыми, гладкими руками жены.
Казалось, она вдруг вернулась к реальности и обратилась к нему:
— Фредрик, будь так любезен, поднимись наверх, посмотри, как там Оливия. Она спит, но на всякий случай…
Наверху, под низкими стропилами крыши, все уже было готово для праздничного банкета. Треугольная щипцовая сторона чердака была целиком застеклена, и из этого окна открывался захватывающий вид на море и острова.
На полу стояла складная детская коляска. Фредрик присел на корточки и вгляделся в круглое детское личико. Оливия, как обычно, спала очень крепко, несмотря на сильный шум внизу. Она была надежным ребенком, для всего у нее было отведено точное время. Когда она спала, разбудить ее было практически невозможно.
Личико девочки временами подрагивало, словно по ее нервам проносилось дуновение невидимого ветерка. На лице в такие моменты отражались самые разнообразные чувства: радость, печаль, боль, ярость, — но ни одно из них не задерживалось надолго. Ветер стихал, и личико снова становилось ясным и умиротворенным.
Как она прекрасна, его дочурка. И с каким трудом она ему досталась. Ему пришлось просить и умолять. После появления на свет Фабиана Паула объявила, что ни за что на свете не будет больше рожать.
Это были долгие и тяжкие роды. Наверное, не тяжелее, чем у других первородящих, но Паула всегда страдала необъяснимым страхом перед всем, что могло причинить телесную боль. Когда у нее брали кровь, она могла упасть в обморок, когда ходила к дантисту, зубы ей лечили под гипнозом. При рождении Фабиана ей не дали наркоз, как обещали, и из-за этого, как думала Паула, роды стали для нее травмой, которую не смогли забыть ни она, ни Фредрик.
Ее страх сильно трогал Фредрика, потому что вообще-то Паула была очень сильной личностью. Она могла подвергать себя непомерным физическим нагрузкам, бесстрашно каталась на горных лыжах и ходила под парусом при самом сильном ветре, что очень нравилось Фредрику.
