Он захрипел, выронил посох и ухватился обеими руками за клинок, стараясь то ли вытащить из своего тела, то ли не дать погрузиться глубже.
Жаль, что мечи это не острые сабли, мечи всегда тупые, можно легко хвататься голыми руками за лезвие, не рискуя пораниться, но, думаю, этот маг, судя по его сосредоточенному виду, сумел бы не поранить пальцы и о бритву.
– Отступись, – прохрипел он. – И получишь все…
– Все? – спросил я. – Почему так мало?
– Это… – сказал он надсадным голосом, – не мало…
Его руки продолжали вытягивать мой меч, несмотря на то что я старался всадить его глубже. Я понял, ничего не получится, вот если бы прижать его к скале, а то он сам отодвигается, сделал вид, что сейчас нажму, но с силой дернул на себя, и меч покинул его тело, оставив глубокую рану.
Он вперил в меня взгляд страшных глаз, я без размаха саданул рукоятью в зубы. Он вскрикнул и упал навзничь, уже хватаясь за разбитый рот.
Я наступил сапогом ему на грудь, острие моего меча зависло над его лицом.
– Что собирался делать?.. Хотя, что я за дурак, спрашиваю такое… Твое последнее слово, предатель?
Он выговорил с трудом, едва приподнимая грудь под моим тяжелым сапогом, а я еще и с силой надавил на эту ногу:
– Ладно, ты сильнее… Только победа надо мной ничего не даст…
– Это почему?
– Придет тот, кто еще сильнее…
Я ощутил предостерегающий холодок, эта сволочь права, так чаще всего и бывает, но и отступать как-то стыдно что ли, я отрезал с высокомерием:
– Вот и хорошо. Пусть приходит. А то надоело таких тараканов давить…
– Хорошо, – пообещал он, – мы еще встретимся…
Я с силой вонзил острие меча прямо в разинутый рот.
– Я хожу другими тропами.
За спиной простучали копыта, Сигизмунд соскочил с обнаженным мечом в длани.
– Сэр Ричард! – прокричал он в великом возмущении. – Он же почти сдался!
– И что, – спросил я, – куда бы ты привел пленного?
Он ответил нехотя:
– В Храм…
– А это честно? – поинтересовался я строго, как положено наставнику. – Спихнул бы решение проблемы на других? Что, по-твоему, монахи должны делать с таким враждебным элементом? Поить, кормить и спинку чесать?.. Нет уж, учись принимать решения сам. Даже неудобные.
Он хмуро смотрел, как я подобрал посох этого жреца и осматриваю так любовно, словно сам пользуюсь такими же. Этот посох, как я решил с видом знатока, коротковат. Он вообще ближе к жезлу, хотя и не жезл… впрочем, в старину жезлы были длинные как посохи, хотя жезл Диониса или жезл Гермеса совсем короткие, зато причудливо украшенные, как и целый набор жезлов Гора, зато жезлы Аарона и Моисея выше роста своих хозяев, это жезлы-посохи, которыми в торжественные случаи усиливали магию, а в неторжественные разгоняли собак.
Впрочем, все жезлы олицетворяют власть, служат ее символом, даже такие простенькие, как урей или кадуцей. За века все жезлы укоротились до маршальских или тех полосатых палочек, которыми указывают дорогу на перекрестках…
Это же настоящий, вровень с моей головой, сделан не то из белого металла, не то из кости неизвестного мне зверя, навершие очень сложное, масса переплетенных фигурок, много драгоценных камней, что-то символизирует, жезлы все что-то символизируют, очень важное, в первую очередь власть, как светскую, так и духовную, не зря же гофмаршаллы и церемониймейстеры без них не обходятся.
Сигизмунд, не утерпев, спросил с некоторым неудовольствием:
– Сэр Ричард, а стоит ли держать в руках эту нечестивую вещь?.. Это же грех.
– Но малый, – уточнил я, – а вот польза может быть большая.
– Сэр Ричард, – вскричал он патетически. – Как можно христианскому рыцарю извлекать пользу из языческой вещи?
– Можно, – заверил я. – А если еще и для других, то вообще…
Он нахмурился и сердито смотрел, как я пошел к малому кругу, где присмотрелся к дыре в центре малой шестерни. Давно бы заросла травой или ветром нанесло бы в отверстие земли, однако же отчетливо вижу уходящий вниз туннель, мог бы просунуть руку… нет, не смог бы, однако же что-то в этом кроется…
Сигизмунд отвернулся и пошел осматривать конские копыта, вроде бы прихрамывает, а я взвесил на ладони жезл, что-то в нем непривычное, даже не что-то, а все, начиная с того, что не могу даже приблизительно сказать, из чего его создали.
Осторожно я начал опускать кончик жезла в это темное отверстие. Когда опустил на ширину ладони, внизу нечто щелкнуло. Я ощутил сопротивление, но не враждебное, а как бы сообщающее: контакт есть, продолжай, все работает, не торопись, система должна разогреться…
Я подождал, еще чуть опустил, услышал щелчок и снова остановился. Так было трижды, наконец посох ушел в отверстие почти весь, осталось только навершие, как раз для хватания руки, вон даже места для пальцев…
Глубоко под ногами раздался далекий неторопливый грохот, словно медленно и неспешно открываются исполинские врата, отъезжая по усыпанным мелкой галькой канавкам.
Сигизмунд отпрыгнул от коня, глаза лезут на лоб, выставил перед собой меч.
– Что это?
– В прошлый раз было не так? – осведомился я. – Вроде бы подземная гроза…
– Нет, – ответил он и перекрестился. – Не так. Сейчас что-то вообще страшное.
– Как наша жизнь, – ответил я жизнерадостно. – Жизнь имеет смысл лишь как задача или долг. А один великий богослов, Ван Гог, говаривал, что жизнь без любви он считает греховным и безнравственным состоянием.
Сигизмунд уточнил:
– Без любви к Богу?
Я воскликнул шокированно:
– А разве это не само собой разумеется?
Грохот под ногами медленно и неторопливо нарастал, становился все громче. Сигизмунд, не выпуская из руки меча, оглядывался по сторонам в полной готовности бить и крушить в благородной ярости.
– Что, – спросил я в удивлении, – что не нравится? Жизнь слишком хороша, чтобы ею наслаждаться.
Малая шестеренка дрогнула, с надсадным скрипом начала проворачиваться, сминая набившуюся между зубцами землю и перетирая в пыль, а огромная шестерня сдвинулась медленнее, как ей и положено, по ее периметру захрустели камешки, затрещали.
Я пробормотал:
– Сейчас пойдет быстрее.
– Откуда знаете? – вскрикнул он тревожно.
– Дык земли набилось, – пояснил я, однако рыцарю и это показалось непонятно, а шестерня, перемалывая камешки и землю между смыкающимися зубцами, в самом деле пошла быстрее, шибче и уже без щелкающего треска, а с мягким шорохом.
– Вот теперь все правильно, – сказал я, не показывая своей дрожи, вассал не должен видеть неуверенности сюзерена, и хотя Сигизмунд давно не вассал, однако же чтит меня как старшего, а значит, это накладает или налагает, никак не запомню, в общем, накладывает, что значит, я обязан держать морду кирпичом.
