Потом ему стало жалко большую рыбу, которую он
поймал на крючок. «Ну не чудо ли эта рыба, и один бог знает, сколько лет она
прожила на свете. Никогда еще мне не попадалась такая сильная рыба. И подумать
только, как странно она себя ведет! Может быть, она потому не прыгает, что уж
очень умна. Ведь она погубила бы меня, если бы прыгнула или рванулась изо всех
сил вперед. Но, может быть, она не раз уже попадалась на крючок и понимает, что
так ей лучше бороться за жизнь. Почем ей знать, что против нее всего один
человек, да и тот старик. Но какая большая эта рыба и сколько она принесет
денег, если у нее вкусное мясо! Она схватила наживку, как самец, тянет, как
самец, и борется со мной без всякого страха. Интересно, знает она, что ей
делать, или плывет очертя голову, как и я?»
Он вспомнил, как однажды поймал на крючок
самку марлина. Самец всегда подпускает самку к пище первую, и, попавшись на
крючок, самка со страха вступила в яростную, отчаянную борьбу, которая быстро
ее изнурила, а самец, ни на шаг не отставая от нее, плавал и кружил вместе с
ней по поверхности моря. Он плыл так близко, что старик боялся, как бы он не
перерезал лесу хвостом, острым, как серп, и почти такой же формы. Когда старик
зацепил самку багром и стукнул ее дубинкой, придерживая острую, как рапира,
пасть с шершавыми краями, когда он бил ее дубинкой по черепу до тех пор, пока
цвет ее не стал похож на цвет амальгамы, которой покрывают оборотную сторону
зеркала, и когда потом он с помощью мальчика втаскивал ее в лодку, самец
оставался рядом. Потом, когда старик стал сматывать лесу и готовить гарпун,
самец высоко подпрыгнул в воздух возле лодки, чтобы поглядеть, что стало с его
подругой, а затем ушел глубоко в воду, раскинув светло-сиреневые крылья грудных
плавников, и широкие сиреневые полосы у него на спине были ясно видны. Старик
не мог забыть, какой он был красивый. И он не покинул свою подругу до конца.
«Ни разу в море я не видал ничего печальнее, –
подумал старик. – Мальчику тоже стало грустно, и мы попросили у самки прощения
и быстро разделали ее тушу».
– Жаль, что со мной нет мальчика, – сказал он
вслух и поудобнее примостился к округлым доскам носа, все время ощущая через
бечеву, которая давила ему на плечи, могучую силу большой рыбы, неуклонно
уходившей к какой-то своей цели.
– Подумать только, что благодаря моему
коварству ей пришлось изменить свое решение!
«Ее судьба была оставаться в темной глубине
океана, вдали от всяческих ловушек, приманок и людского коварства. Моя судьба
была отправиться за ней в одиночку и найти ее там, куда не проникал ни один
человек. Ни один человек на свете. Теперь мы связаны друг с другом с самого
полудня. И некому помочь ни ей, ни мне».
«Может быть, мне не нужно было становиться
рыбаком, – думал он. – Но ведь для этого я родился. Только бы не забыть съесть
тунца, когда рассветет».
Незадолго до восхода солнца клюнуло на одну из
наживок за спиной. Он услышал, как сломалось удилище и бечева заскользила через
планшир лодки. В темноте он выпростал из футляра свой нож и, перенеся всю
тяжесть рыбы на левое плечо, откинулся назад и перерезал лесу на планшире.
Потом он перерезал лесу, находившуюся рядом с ним, и в темноте крепко связал
друг с другом концы запасных мотков. Он ловко работал одной рукой, придерживая
ногой мотки, чтобы покрепче затянуть узел. Теперь у него было целых шесть
запасных мотков лесы: по два от каждой перерезанной им бечевы и два от лесы, на
которую попалась рыба; все мотки были связаны друг с другом.
«Когда рассветет, – думал он, – я постараюсь
достать ту лесу, которую я опустил на сорок саженей, и тоже ее перережу,
соединив запасные мотки. Правда, я потеряю двести саженей крепкой каталонской
веревки, не говоря уже о крючках и грузилах. Ничего, это добро можно достать
снова. Но кто достанет мне новую рыбу, если на крючок попадется какая-нибудь
другая рыба и сорвет мне эту? Не знаю, что там сейчас клюнуло. Может быть,
марлин, а может быть, и меч-рыба или акула. Я даже не успел ее почувствовать.
Надо было побыстрее от нее отвязаться».
Вслух он сказал:
– Эх, был бы со мной мальчик!
«Но мальчика с тобой нет, – думал он. – Ты
можешь рассчитывать только на себя, и хоть сейчас и темно, лучше бы ты
попытался достать ту, последнюю лесу, перерезать ее и связать два запасных
мотка».
Он так и сделал. В темноте ему было трудно
работать, и один раз рыба дернула так, что он свалился лицом вниз и рассек щеку
под глазом. Кровь потекла по скуле, но свернулась и подсохла, еще не дойдя до
подбородка, а он подполз обратно к носу и привалился к нему, чтобы передохнуть.
Старик поправил мешок, осторожно передвинул бечеву на новое, еще не натруженное
место и, передав весь упор на плечи, попытался определить, сильно ли тянет
рыба, а потом опустил руку в воду, чтобы выяснить, с какой скоростью движется
лодка.
«Интересно, почему она рванулась, – подумал он.
– Проволока, верно, соскользнула с большого холма ее спины. Конечно, ее спине
не так больно, как моей. Но не может же она тащить лодку без конца, как бы
велика ни была! Теперь я избавился от всего, что могло причинить мне вред, и у
меня большой запас бечевы, – чего же еще человеку нужно?»
– Рыба, – позвал он тихонько, – я с тобой не
расстанусь, пока не умру.
«Да и она со мной, верно, не расстанется», –
подумал старик и стал дожидаться утра. В этот предрассветный час было холодно,
и он прижался к доскам, чтобы хоть немножко согреться. «Если она терпит,
значит, и я стерплю». И заря осветила натянутую лесу, уходящую в глубину моря.
Лодка двигалась вперед неустанно, и когда над горизонтом появился краешек
солнца, свет его упал на правое плечо старика.
– Она плывет к северу, – сказал старик. – А
течение, наверно, отнесло нас далеко на восток. Хотел бы я, чтобы она повернула
по течению. Это означало бы, что она устала.
Но когда солнце поднялось выше, старик понял,
что рыба и не думала уставать. Одно лишь было отрадно: уклон, под которым леса
уходила в воду, показывал, что рыба плыла теперь на меньшей глубине. Это отнюдь
не означало, что она непременно вынырнет на поверхность. Однако вынырнуть она
все же могла.
– Господи, заставь ее вынырнуть! – сказал старик.
– У меня хватит бечевы, чтобы с ней справиться.
«Может быть, если мне удастся немножко усилить
тягу, ей будет больно и она выпрыгнет, – подумал старик. – Теперь, когда стало
светло, пусть она выпрыгнет. Тогда пузыри, которые у нее идут вдоль хребта,
наполнятся воздухом и она не сможет больше уйти в глубину, чтобы там умереть».
