— Ну что ж, — сказал я. — И это было неплохо.
— Конечно, — поддакнул Харви.
Несколько минут мы сидели, погруженные в глубокомысленное
молчание.
— Еще стаканчик?
— Давайте, — сказал Харви.
— А вот Кон идет, — сказал я.
Роберт Кон переходил улицу.
— Кретин, — сказал Харви.
Кон подошел к нашему столику.
— Привет, друзья, — сказал он.
— Привет, Роберт, — сказал Харви. — Я только что говорил
Джейку, что вы кретин.
— Что это значит?
— Скажите сразу. Не думайте. Что бы вы сделали, если бы
могли сделать все, что вам хочется?
Кон задумался.
— Не надо думать. Выкладывайте сразу.
— Не знаю, — сказал Кон. — А зачем это вообще?
— Просто — что бы вы сделали? Первое, что придет в голову. Как
бы глупо это ни было.
— Не знаю, — сказал Кон. — Пожалуй, я охотнее всего опять
стал бы играть в футбол, теперь, когда у меня есть тренировка.
— Я ошибся, — сказал Харви. — Это не кретинизм. Это просто
случай задержанного развития.
— Вы ужасно остроумны, Харви, — сказал Кон. — Вы дождетесь,
что кто-нибудь съездит вам по физиономии.
Харви Стоун засмеялся.
— Вы так думаете? Не съездит, не беспокойтесь. Потому что
мне на это наплевать. Я не боксер.
— Вряд ли вам было бы наплевать.
— Именно было бы. В этом ваша основная ошибка. Вы плохо
соображаете.
— Хватит говорить обо мне.
— Как угодно, — сказал Харви. — Мне наплевать на вас. Вы для
меня нуль.
— Довольно, Харви, — сказал я. — Выпейте еще портвейну.
— Нет, — сказал он. — Я пойду куда-нибудь и поем. Еще
увидимся, Джейк.
Он встал из-за стола и пошел по улице. Я смотрел, как он
пересекает мостовую, маленький, грузный, с неторопливой уверенностью пробираясь
между машинами.
— Он всегда ужасно злит меня, — сказал Кон. — Не выношу его.
— А мне он нравится, — сказал я. — Я даже люблю его. Не
нужно на него злиться.
— Я знаю, — сказал Кон. — Просто он действует мне на нервы.
— Поработали сегодня?
— Нет. Сегодня не клеилось. Сейчас мне гораздо труднее, чем когда
я писал первую книгу. Никак не могу наладиться.
Бодрая уверенность, с какой он ранней весной вернулся из
Америки, уже исчезла. Тогда он не сомневался в своем литературном таланте, и
его мучила только жажда приключений. Теперь эта уверенность исчезла. Мне
кажется, что я как-то не сумел отчетливо обрисовать Роберта Кона. Дело в том,
что, пока он не влюбился в Брет, он никогда не говорил ничего такого, что
отличало бы его от других людей. Он красиво играл в теннис, был хорошо сложен,
ловок, недурно играл в бридж я чем-то неуловимо, напоминал студента. Я ни разу
не слышал, чтобы он в большой компании сказал что-нибудь необычное. Он носил
рубашки фасона поло — как мы их называли в университете и как их, вероятно,
называют и теперь, — но не старался казаться моложе своих лет. Не думаю, чтобы
он очень любил франтить. Внешне он сформировался в Принстоне. Внутренне он
сложился под влиянием двух женщин, воспитавших его. В нем была милая
мальчишеская веселость, которую ни той, ни другой не удалось вытравить из него,
и я, вероятно, не сумел этого показать. Например, играя в теннис, он очень
любил выигрывать. Ему, должно быть, хотелось выиграть не меньше, чем знаменитой
Ленглен. С другой стороны, он не дулся, когда проигрывал. После того как он
влюбился в Брет, все его мастерство пошло прахом. Он стал проигрывать таким
теннисистам, которые никогда и не мечтали побить его. Но относился он к этому
очень мило.
Итак, мы сидели на террасе кафе «Селект», и Харви Стоун
только что пересек улицу.
— Поедем в «Клозери де Лила», — сказал я.
— У меня свидание.
— В котором часу?
— Фрэнсис придет в четверть восьмого.
— А вот и она.
Фрэнсис Клайн переходила улицу, направляясь к нам. Она была
очень высокая, шагала быстро, размашисто. Она сделала нам знак и улыбнулась. Мы
смотрели, как она пересекает улицу.
— Здравствуйте, — сказала она. — Очень рада, Джейк, что вы
здесь. Мне нужно поговорить с вами.
— Хэлло, Фрэнсис, — сказал Кон. Он улыбался.
— Ах, здравствуй, Роберт! И ты здесь? — Она продолжала,
говоря очень быстро: — Дурацкий у меня день сегодня. Он, — она кивнула на Кона,
— не пришел домой к обеду.
— Я и не должен был.
— О, я знаю. Но ты не предупредил прислугу. Потом я
сговорилась с Паулой, но ее не оказалось в редакции. Я поехала в «Ритц» и ждала
ее там, а она не пришла, и у меня, конечно, не хватило денег, чтобы пообедать в
«Ритце».
— Ну и что же вы сделали?
— Ушла оттуда, конечно. — Она говорила нарочито веселым
тоном. — Я всегда держу свое слово. Никто этого теперь не делает. Ну, как
поживаете, Джейк?
— Хорошо.
— Привел в дансинг хорошенькую девушку, а потом улизнул с
этой Брет.
— Она тебе не нравится? — спросил Кон.
— Я нахожу, что она совершенно очаровательна. А ты?
Кон промолчал.
— Послушайте, Джейк. Мне нужно поговорить с вами. Пойдемте
со мной напротив, в кафе «Купол». А ты посидишь здесь, Роберт, ладно? Идем,
Джейк.
Мы пересекли бульвар Монпарнас и сели за столик. Подошел
мальчишка-газетчик, я купил парижский выпуск «Таймс» и развернул газету.
— Что случилось, Фрэнсис?
— О, пустяки, — сказала она. — Он только хочет бросить меня.
— Как это — бросить?
— Он всем говорил, что мы поженимся, и я сказала матери и
всем, а теперь он не хочет.
— А что случилось?
— Он решил, что еще не успел насладиться жизнью. Я так и
знала, что этим кончится, когда он поехал в Нью-Йорк.
Она взглянула на меня, блестя глазами и стараясь говорить
небрежно.
— Я не выйду за него, если он этого не хочет. Конечно, не
выйду. Я теперь ни за что не выйду за н??го. Но только мне кажется, сейчас
немножко поздно, после того как мы прождали три года и я как раз получила
развод.
