— Много наловил? — спросил он. Он держал и спиннинг, и
сачок, и мешок с форелями в одной руке и был весь в поту. За шумом плотины я не
слыхал, как он подошел.
— Шесть штук. А ты?
Билл сел, раскрыл мешок, положил крупную форель на траву. Он
вынул еще три — одна больше другой — и положил их рядышком в тени дерева. Лицо
у него было потное и счастливое.
— А твои какие?
— Помельче.
— Покажи.
— Я уже убрал их.
— Все-таки скажи, какие они?
— Они все с твою самую маленькую.
— Врешь!
— К сожалению, нет.
— Всех на червяка брал?
— Да.
— Вот лентяй!
Билл положил форели в мешок и пошел к реке, размахивая
открытым мешком. Брюки его промокли до самого пояса, и я понял, что он удил,
стоя в воде.
Я поднялся на дорогу и достал наши бутылки вина. Они были
холодные. Пока я возвращался под деревья, влага бусинками выступила на
бутылках. Я разложил завтрак на газете, откупорил одну бутылку, а другую
прислонил к дереву. Билл подошел, вытирая руки, с мешком, набитым папоротником.
— Ну, посмотрим, что это за вино, — сказал он. Он вытащил
пробку, поднял бутылку и отхлебнул. — У-у! Даже глаза щиплет.
— Дай попробовать.
Вино было холодное как лед, с горьковатым привкусом.
— Не так уж плохо, — сказал Билл.
— Спасает то, что холодное, — сказал я.
Мы развернули свертки с едой.
— Курица.
— А вот крутые яйца.
— Соль есть?
— Сначала яйцо, — сказал Билл, — потом курица. Это даже
Брайан понимал.
— Он умер. Я прочел вчера в газете.
— Ну? Не может быть!
— Верно. Брайан умер.
Билл положил наполовину очищенное яйцо.
— Джентльмены! — сказал он, развертывая кусок газеты и
доставая куриную ножку. — Я действую в обратном порядке. Во имя Брайана. В
честь Великого Гражданина. Сначала курица, потом яйцо.
— Интересно, в какой день бог сотворил курицу?
— Ах, — сказал Билл, обсасывая ножку, — откуда нам это
знать? Не нужно задавать вопросы. Короток наш жизненный путь на земле. Будем же
наслаждаться, веровать и благодарить.
— Съешь яйцо.
Билл жестикулировал, держа куриную ножку в одной руке, а
бутылку в другой.
— Насладимся благословенными дарами. Попользуемся птицами
небесными. Попользуемся плодами виноградных лоз. Хочешь немножко
попользоваться, брат мой?
— Пей, брат мой, прошу тебя.
Билл сделал большой глоток.
— Попользуйся, брат мой. — Он передал мне бутылку. — Отгоним
сомнения. Не будем рыться обезьяньими руками в священных тайнах курятника.
Примем это чудо на веру и возгласим в простоте души — прошу тебя, присоедини
свой голос к моему, — что же мы возгласим, брат мой? — Он ткнул в меня куриной
ножкой и продолжал: — Я скажу тебе. Мы возгласим — я лично горжусь этим и хочу,
чтобы ты, брат мой, преклонив колена, возгласил вместе со мной. Да не устыдится
никто преклонить колена здесь, среди великой природы! Вспомни, что леса были
первыми храмами господа. Преклоним колена и возгласим: не ешьте этой курицы,
ибо это Менкен.
— Возьми, — сказал я, — попользуйся немножко вот этим.
Мы откупорили вторую бутылку.
— А в чем дело? — спросил я. — Ты не любил Брайана?
— Я любил Брайана, — сказал Билл. — Мы были как родные
братья.
— Где ты с ним познакомился?
— Я с ним учился в школе Святого Креста, с ним в с Менкеном.
— И с боксером Фрэнки Фричем, — сказал я.
— Неправда. Фрэнки Фрич учился в Фордхэмском университете.
— А я учился в школе Лойолы вместе с епископом Мэннингом.
— Неправда, — сказал Билл. — Это я учился в школе Лойолы с
епископом Мэннингом.
— Ты пьян, — сказал я.
— От вина?
— Вероятно.
— Это от сырости, — сказал Билл. — Нужно убрать эту собачью
сырость.
— Выпьем еще?
— Это все, что у нас есть?
— Только две бутылки.
— Знаешь, кто ты? — Билл с нежностью смотрел на бутылку.
— Нет, — сказал я.
— Ты агент Лиги трезвенников.
— Я учился в школе Богоматери с Уэн Б.Уилером, главой Лиги.
— Неправда, — сказал Билл. — Это я учился в Коммерческом
училище Остина с Уэн Б.Уилером. Он был нашим старостой.
— Все равно, — сказал я, — долой кабаки!
— Ты прав, дорогой одноклассник, — сказал Билл. — Долой
кабаки, и я погибну вместе с ними!
— Ты пьян.
— От вина?
— От вина.
— Все может быть.
— Хочешь вздремнуть?
— Давай.
Мы легли головами в тень и смотрели вверх, сквозь сучья
деревьев.
— Спишь?
— Нет, — сказал Билл. — Я думаю.
Я закрыл глаза. Приятно было лежать на земле.
— Послушай, — сказал Билл. — Что у тебя с Брет?
— А что?
— Ты был когда-нибудь влюблен в нее?
— Был.
— И долго это тянулось?
— С перерывами, а вообще очень долго.
— О черт! — сказал Билл. — Прости, милый.
— Ничего, — сказал я. — Теперь уже мне наплевать.
— Правда?
— Правда. Только я предпочел бы не говорить об этом.
— Ты не сердишься, что я спросил?
— Чего ради я стал бы сердиться?
— Я буду спать, — сказал Билл. Он закрыл лицо газетой. —
Послушай, Джейк, — сказал он, — ты правда католик?
— Формально.
— А что это значит?
— Не знаю.
