— Очень даже, — сказал Билл. — Идем к нему.
Мы поднялись за хозяином на второй этаж и пошли по коридору.
— Он занимает восьмой номер, — сказал Монтойя. — Сейчас его
одевают к бою быков.
Монтойя постучал в дверь и отворил ее. Комната была мрачная,
окно, выходившее в узкий переулок, давало мало света. В комнате стояли две
кровати, стыдливо разделенные перегородкой. Горело электричество. Юноша в
костюме матадора стоял очень прямо. Лицо его было строго. Расшитая куртка
висела на спинке стула. Ему только что намотали пояс вокруг талии. На нем была
белая полотняная рубашка, черные волосы блестели в электрическом свете. Личный
слуга его, закрепив пояс, встал с колен и отступил. Педро Ромеро рассеянно и с
большим достоинством наклонил голову и пожал нам руки. Монтойя сказал ему, что
мы настоящие aficionado и что мы хотим пожелать ему успеха. Ромеро слушал очень
серьезно. Потом он повернулся ко мне. Никогда в жизни не видел я такого
красавца.
— Вы идете на бой быков? — спросил он по-английски.
— Вы говорите по-английски? — спросил я, чувствуя себя
идиотом.
— Нет, — ответил он и улыбнулся.
Один из трех мужчин, сидевших на кроватях, подошел к нам и
спросил, говорим ли мы по-французски.
— Если хотите, я буду переводить. Может быть, вы желаете
спросить что-нибудь у Педро Ромеро?
Мы поблагодарили его. О чем могли бы мы спросить? Юноше было
девятнадцать лет, он был один, если не считать слуги и трех прихлебателей, а
через двадцать минут начнется бой. Мы сказали: «Mucha suerte»[11], — пожали ему
руку и вышли. Когда мы закрывали дверь, он стоял очень прямо, красивый и всем
чужой, один в комнате, где сидели его прихлебатели.
— Чудесный малый, не правда ли? — спросил Монтойя.
— Красивый мальчик, — сказал я.
— С виду он настоящий тореро, — сказал Монтойя. — Чистейшей
воды.
— Чудесный малый.
— Вот посмотрим, каков он на арене, — сказал Монтойя.
Большой мех с вином был прислонен к стене в моей комнате. Мы
взяли мех и полевой бинокль, заперли дверь и спустились вниз.
Бой быков прошел удачно. Билл и я были в восхищении от Педро
Ромеро. Монтойя сидел через десять мест от нас. После того как Ромеро убил
первого быка, Монтойя поймал мой взгляд и кивнул головой. Это — настоящий.
Настоящих матадоров давно не было. Из двух других матадоров первый работал
хорошо, второй посредственно. Но не могло быть и сравнения с Ромеро, хотя быки
попались ему неважные.
Несколько раз во время боя быков я оборачивался и смотрел в
бинокль на Майкла, Брет и Кона. По-видимому, они чувствовали себя хорошо. Брет
была спокойна. Все трое сидели, наклонившись вперед, опираясь на бетонные
перила.
— Дай мне бинокль, — сказал Билл.
— Ну, как Кон, скучает? — спросил я.
— Вот хвастун!
При выходе из цирка, после окончания боя быков, мы попали в
давку. Нельзя было пробраться сквозь толпу, пришлось отдаться ей, и она
медленно, словно глетчер, несла нас к городу. Мы испытывали то чувство легкой
тревоги, которое обычно испытываешь после боя быков, и были в приподнятом
настроении, как всегда после по-настоящему хорошего боя. Фиеста была в разгаре.
Барабаны били, дудки пронзительно свистели, и людской поток то и дело
прерывался кучками танцоров. Танцоры плясали в гуще толпы, и нам не видно было,
что они выделывают ногами. Мы видели только головы и плечи, ходившие вверх и
вниз, вверх и вниз. В конце концов мы выбрались из толпы и зашагали к кафе.
Официант оставил три свободных стула, мы заказали по абсенту и разглядывали
толпу на площади и танцоров.
— Как ты думаешь, что это за танец? — спросил Билл.
— Что-то вроде хоты.
— Он не всегда одинаковый, — сказал Билл. — Они под разную
музыку танцуют по-разному.
— Замечательно танцуют.
Напротив нас в начале улицы танцевала группа подростков. Они
выделывали очень сложные па, и лица у них были серьезные и сосредоточенные. Все
они, танцуя, смотрели на свои ноги. Их туфли на веревочной подошве топали и
хлопали по мостовой. Носки сходились, пятки сходились, лодыжки сходились. Потом
музыка резко оборвалась, па на месте кончилось, и танцоры, приплясывая,
двинулись по улице.
— Идут наши аристократы, — сказал Билл.
Они пересекали улицу.
— Хэлло, друзья, — сказал я.
— Хэлло, джентльмены! — сказала Брет. — Вы заняли для нас
места? Как мило.
— Знаете, — сказал Майкл, — этот, как его, Ромеро, это
здорово! Правда?
— Он просто очарователен, — сказала Брет. — А зеленые штаны!
— Брет глаз не сводила с них.
— Завтра непременно возьму у вас бинокль.
— Ну как? Хорошо было?
— Чудесно. Просто замечательно. Вот это зрелище!
— А лошади?
— Я не могла не смотреть на них.
— Она глаз не сводила с них, — сказал Майкл. — Она
молодчина.
— Конечно, это ужасно, что с ними делают, — сказала Брет. —
Но я не могла не смотреть.
— А вам не было дурно?
— Ни капельки.
— А Роберту Кону было дурно, — ввернул Майкл. — Вы совсем
позеленели, Роберт.
— Первая лошадь меня расстроила, — сказал Кон.
— Вы не очень скучали, правда? — спросил Билл.
Кон засмеялся.
— Нет. Не скучал. Забудьте про это, пожалуйста.
— Ладно, — сказал Билл, — если только вы не скучали.
— Непохоже было, чтоб он скучал, — сказал Майкл. — Я думал,
его стошнит.
— Да нет, мне вовсе не было так скверно. И всего только одну
минуту.
— Я был уверен, что его стошнит. Вы не скучали, правда ведь,
Роберт?
— Довольно об этом, Майкл. Я уже сказал, что зря так
говорил.
— А ему все-таки было дурно. Он буквально позеленел.
— Хватит, Майкл!
— Никогда не скучайте на своем первом бое быков, Роберт, — сказал
Майкл. — А то может выйти скандал.
— Хватит, Майкл, — сказала Брет.
— Он говорит, что Брет садистка, — сказал Майкл. — Брет не
садистка. Она просто красивая, здоровая женщина.
