— Майклу очень тяжело.
— Да. Но из этого не следует, что нужно быть свиньей.
— Все ведут себя плохо, — сказал я. — Дай только случай.
— Ты бы иначе себя вел. — Брет взглянула на меня.
— Я был бы таким же идиотом, как Кон.
— Милый, зачем мы говорим такую чушь?
— Хорошо. Давай говорить о чем хочешь.
— Не сердись. У меня нет никого, кроме тебя, а мне так
скверно сегодня.
— У тебя есть Майкл.
— Да, Майкл, Вот тоже сокровище, правда?
— Послушай, — сказал я. — Майклу очень тяжело, что Кон здесь
околачивается и не отходит от тебя.
— Будто я не знаю, милый. Пожалуйста, не говори об этом, мне
и так тошно.
Я никогда еще не видел, чтобы Брет так нервничала. Она
избегала моего взгляда и упорно смотрела в стену.
— Хочешь пройтись?
— Да. Пойдем.
Я закупорил бутылку фундадору и отдал ее буфетчику.
— Выпьем еще, — сказала Брет. — У меня нервы разгулялись.
Мы выпили еще по рюмке мягкого душистого коньяка.
— Идем, — сказала Брет.
Когда мы вышли, я увидел Кона, выходящего из-под аркады.
— Ну конечно, вот он, — сказала Брет.
— Он не может уйти от тебя.
— Бедняга!
— А мне ни капли его не жаль. Я сам его ненавижу.
— Я тоже, — она вздрогнула, — ненавижу за то, что он так
страдает.
Я взял ее под руку, и мы пошли по неширокой улице прочь от
толпы и огней площади. На улице было темно и мокро, и мы пошли к укреплениям на
окраину города. Мы проходили мимо открытых дверей винных лавок, откуда свет
падал на черную мокрую улицу и доносились внезапные взрывы музыки.
— Хочешь зайти?
— Нет.
На окраине мы шли по мокрой траве, потом поднялись на
каменный крепостной вал. Я постелил газету на камень, и Брет села. По ту
сторону темной равнины видны были горы. Дул сильный ветер, и тучи то и дело закрывали
луну. Под нами чернели глубокие рвы укреплений. Позади были деревья, и тень от
собора, и силуэт очерченного лунным светом города.
— Не горюй, — сказал я.
— Мне очень скверно, — сказала Брет. — Давай помолчим.
Мы смотрели на равнину. Длинными рядами стояли под луной
темные деревья. По дороге, поднимающейся в гору, двигались автомобильные фары.
На вершине горы светились огни крепости. Внизу, налево, текла река. Она
вздулась от дождя, вода была черная и гладкая, деревья темные. Мы сидели на
валу и смотрели. Брет глядела прямо перед собой. Вдруг она вздрогнула:
— Холодно.
— Хочешь вернуться?
— Пойдем парком…
Мы сошли с вала. Тучи снова заволакивали небо. В парке под
деревьями было темно.
— Джейк, ты еще любишь меня?
— Да, — сказал я.
— Знаешь, я погибла, — сказала Брет.
— Что ты?
— Я погибла. Я с ума схожу по этому мальчишке, Ромеро. Я,
наверное, влюбилась в него.
— Я не стал бы этого делать на твоем месте.
— Я не могу с собой сладить. Я погибла. У меня все рвется
внутри.
— Не делай этого.
— Не могу с собой сладить. Я никогда не могла с собой
сладить.
— Это надо прекратить.
— Как же я прекращу? Не могу я ничего прекратить. Посмотри.
Она протянула мне руку.
— Все во мне вот так дрожит.
— Не надо этого делать.
— Не могу с собой сладить. Я все равно погибла. Неужели ты
не понимаешь?
— Нет.
— Я должна что-нибудь сделать. Я должна сделать что-нибудь
такое, чего мне по-настоящему хочется. Я потеряла уважение к себе.
— Совсем тебе не нужно этого делать.
— Милый, не мучь меня. Как ты думаешь, легко мне терпеть
этого несчастного Кона и скандалы, которые устраивает Майкл?
— Знаю, что нелегко.
— Не могу же я все время напиваться.
— Нет.
— Милый, пожалуйста, останься со мной. Ты останешься со мной
и поможешь мне?
— Конечно.
— Я не говорю, что это хорошо. Хотя для меня это хорошо.
Господи, никогда я не чувствовала себя такой дрянью.
— Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— Пойдем, — сказала Брет. — Пойдем разыщем его.
Мы вместе шли в темноте под деревьями по усыпанной гравием
аллее, потом аллея кончилась, и мы через ворота парка вышли на улицу, ведущую в
город.
Педро Ромеро был в кафе. Он сидел за столиком с другими
матадорами и спортивными критиками. Все они курили сигары. Когда мы вошли, они
посмотрели на нас. Ромеро поклонился улыбаясь. Мы сели за столик в середине
комнаты.
— Попроси его перейти к нам и выпить с нами.
— Подожди. Он сам придет.
— Не могу смотреть на него.
— А на него приятно смотреть, — сказал я.
— Всю жизнь я делала все, что мне хочется.
— Знаю.
— Я чувствую себя такой дрянью.
— Будет тебе, — сказал я.
— Господи! — сказала Брет. — Чего только женщинам не
приходится выносить.
— Разве?
— Ох, я чувствую себя такой дрянью.
Я посмотрел в их сторону. Педро Ромеро улыбнулся. Он сказал
что-то сидящим с ним за столиком и встал. Он подошел к нашему столику. Я встал,
и мы пожали друг другу руки.
— Не хотите ли выпить?
— Позвольте мне угостить вас, — сказал он. Он отодвинул стул
и сел, безмолвно испросив разрешение у Брет. Держался он превосходно. Но
продолжал курить. Сигара хорошо шла к его лицу.
— Вы любите сигары? — спросил я.
— Очень. Я всегда курю сигары.
