Я шел за спиной служанки по длинному темному коридору. Дойдя
до конца, она постучала в одну из дверей.
— Хэлло, — сказала Брет. — Это ты, Джейк?
— Я.
— Входи, входи.
Я открыл дверь. Служанка притворила ее за мной. Брет лежала
в постели. Она только что пригладила волосы и еще держала щетку в руке. В
комнате был тот беспорядок, какой бывает только у людей, привыкших всегда
держать прислугу.
— Милый! — сказала Брет.
Я подошел к кровати и обнял ее. Она поцеловала меня, и я
почувствовал, что, целуя меня, она думает о чем-то другом. Она дрожала,
прижавшись ко мне. Она очень похудела.
— Милый! Это было просто ужасно.
— Расскажи мне все.
— Нечего рассказывать. Он только вчера уехал. Я заставила
его уехать.
— Почему ты не оставила его при себе?
— Не знаю. Есть вещи, которых нельзя делать. Хотя, думаю, я
ему не принесла вреда.
— Ты, вероятно, ничего, кроме добра, не принесла ему.
— Он вообще не должен ни с кем связываться. Я это сразу
поняла.
— Разве?
— О черт! — сказала она. — Не будем об этом говорить.
Никогда не будем об этом говорить.
— Ладно.
— Все-таки было неприятно, что он стыдится меня. Знаешь, он
сначала стыдился меня.
— Да что ты?
— Да, да. Его, должно быть, ругали за меня в кафе. Он хотел,
чтобы я отпустила волосы. Представляешь себе меня с длинными волосами? На кого
бы я была похожа!
— Вот чудак.
— Он говорил, что это придаст мне женственность. Я была бы
просто уродом.
— Ну и что же?
— Ничего. Это скоро прошло. Он недолго стыдился меня.
— А почему ты писала, что нужна моя помощь?
— Я не знала, сумею ли я заставить его уехать, и у меня не
было ни гроша, чтобы уехать самой. Он, знаешь, все хотел дать мне денег. Я
сказала ему, что мне деньги девать некуда. Он знал, что это неправда. Но не
могла же я брать у него деньги.
— Конечно.
— Ох, не будем говорить об этом. Хотя кое-что было забавно.
Дай мне, пожалуйста, сигарету.
Я дал ей закурить.
— Он выучился английскому языку, когда был официантом в
Гибралтаре.
— Да.
— Кончилось тем, что он предложил мне руку и сердце.
— Серьезно?
— Конечно. А я даже за Майкла не могу выйти.
— Может быть, он думал, что станет лордом Эшли?
— Нет. Не потому. Он серьезно хотел жениться на мне. Чтобы я
не могла уйти от него, говорил он. Он хотел сделать так, чтобы я никогда не
могла уйти от него. Но только после того, как я стану женственной.
— Теперь тебе будет спокойнее.
— Да. Мне опять хорошо. Я с ним забыла этого несчастного
Кона.
— Это хорошо.
— Знаешь, я бы осталась с ним, но я видела, что это плохо
для него. Мы с ним отлично ладили.
— Если не считать твоей наружности.
— О, к этому он бы привык.
Она потушила сигарету.
— Мне, знаешь, тридцать четыре года. Не хочу я быть такой
дрянью, которая занимается тем, что губит мальчишек.
— Ну конечно.
— Не хочу я этого. Мне сейчас хорошо, знаешь. Мне сейчас
спокойно.
— Это хорошо.
Она отвернулась. Я подумал, что она хочет достать еще
сигарету. Потом я увидел, что она плачет. Я чувствовал, как она плачет. Дрожит
и плачет. Она не поднимала глаз. Я снова обнял ее.
— Не будем никогда говорить об этом. Пожалуйста, не будем
никогда говорить об этом.
— Брет, дорогая моя!
— Я вернусь к Майклу. — Я крепче обнял ее, чувствуя, как она
плачет. — Он ужасно милый и совершенно невозможный. Он как раз такой, какой мне
нужен.
Она не поднимала глаз. Я гладил ее волосы. Я чувствовал, как
она дрожит.
— Не хочу я быть такой дрянью, — сказала она. — Но только,
Джейк, прошу тебя, никогда не будем говорить об этом.
Мы ушли из отеля «Монтана», Когда я хотел уплатить по счету,
хозяйка не взяла денег. Счет был оплачен.
— Ну ладно, пусть, — сказала Брет. — Теперь уж это неважно.
Мы взяли такси и поехали в «Палас-отель», оставили там вещи,
заказали места в Южном экспрессе на тот же вечер и зашли в бар при отеле выпить
коктейль. Мы сидели у стойки на высоких табуретах и смотрели, как бармен
встряхивал мартини в большом никелированном миксере.
— Удивительно, как чинно и благородно бывает в баре большого
отеля, — сказал я.
— В наше время только бармены и жокеи еще умеют быть
вежливыми.
— Каким бы вульгарным ни был отель, в баре всегда приятно.
— Странно.
— Бармены всегда очаровательны.
— Знаешь, — сказала Брет, — так оно и есть. Ему только
девятнадцать лет. Поразительно, правда?
Мы чокнулись стаканами, когда они рядышком стояли на стойке.
От холода они покрылись бусинками. За окном со спущенной шторой угадывался
летний зной Мадрида.
— Я люблю, чтобы в коктейле была маслина, — сказал я
бармену.
— Вы совершенно правы, сэр. Пожалуйста.
— Спасибо.
— Простите, что не предложил вам.
Бармен отошел подальше вдоль стойки, чтобы не слышать нашего
разговора. Брет отпила из своего стакана, не поднимая его с деревянной стойки.
Потом она взяла стакан в руки. Теперь, после того как она отпила глоток, она
уже могла поднять его, не расплескав коктейля.
— Вкусно. Правда, приятный бар?
— Все бары приятные.
— Знаешь, сначала я просто не верила. Он родился в тысяча
девятьсот пятом году. Я тогда училась в парижском пансионе. Ты подумай!
— Что ты хочешь, чтобы я подумал?
— Не ломайся. Можешь ты угостить свою даму или нет?
— Пожалуйста, еще два мартини.
— Так же, как первые, сэр?
— Было очень вкусно. — Брет улыбнулась бармену.
