Мысль моя заработала. Старая обида. Да, глупо было получить
такое ранение, да еще во время бегства на таком липовом фронте, как
итальянский. В итальянском госпитале мы хотели основать общество. По-итальянски
название его звучало смешно. Интересно, что сталось с другими, с итальянцами.
Это было в Милане, в Главном госпитале, в корпусе Понте. А рядом был корпус
Зонде. Перед госпиталем стоял памятник Понте, а может быть, Зонде. Там меня
навестил тот полковник. Смешно было. Тогда в первый раз стало смешно. Я был
весь забинтован. Но ему сказали про меня. И тут-то он и произнес свою
изумительную речь: «Вы — иностранец, англичанин (все иностранцы назывались
англичанами), отдали больше чем жизнь». Какая речь! Хорошо бы написать ее
светящимися буквами и повесить в редакции. Он и не думал шутить. Он, должно
быть, представлял себя на моем месте. «Che mala fortuna! Che mala fortuna!»[2]
Я, в сущности, раньше никогда не задумывался над этим. И
теперь старался относиться к этому легко и не причинять беспокойства
окружающим. Вероятно, это никогда не помешало бы мне, если бы не встреча с
Брет, когда меня отправили в Англию. Я думаю, ей просто захотелось
невозможного. Люди всегда так. Черт с ними, с людьми. Католическая церковь
замечательно умеет помочь в таких случаях. Совет хороший, что и говорить. Не
думать об этом. Отличный совет. Попробуй как-нибудь последовать ему. Попробуй.
Я лежал без сна и думал, и мысль перескакивала с предмета на
предмет. Потом я не мог больше отогнать мыслей об этом и начал думать о Брет, и
все остальное исчезло. Я думал о Брет, и мысли мои уже не перескакивали с
предмета на предмет, а словно поплыли по мягким волнам. И тут, неожиданно для
самого себя, я заплакал. Потом, немного спустя, мне стало легче, я лежал в
постели и прислушивался к тяжелым вагонам, проезжавшим мимо по улице, а потом
заснул.
Вдруг я проснулся. Снаружи доносился шум. Я прислушался, и
мне показалось, что я слышу знакомый голос. Я надел халат и подошел к двери.
Внизу раздавался голос консьержки. Она очень сердилась. Услыхав свое имя, я
окликнул ее.
— Это вы, мосье Барнс? — крикнула консьержка.
— Да, я.
— Здесь какая-то женщина, она шумит на всю улицу. Что за
безобразие, в такую пору! Говорит, что ей нужно вас видеть. Я сказала, что вы
спите.
Потом я услышал голос Брет. Спросонья я был уверен, что это
Жоржет. Не знаю почему. Она ведь не знала моего адреса.
— Попросите ее наверх, пожалуйста.
Брет поднялась по лестнице. Я увидел, что она совсем пьяна.
— Как глупо, — сказала она. — Ужасный скандал вышел. Но ты
ведь не спал, правда?
— Как ты думаешь, что я делал?
— Не знаю. А который час?
Я посмотрел на стенные часы. Было половина пятого.
— Понятия не имела, который час, — сказала Брет. — Можно
человеку сесть? Не сердись, милый. Только что рассталась с графом. Он привез
меня сюда.
— Ну, как он? — Я доставал коньяк, содовую и стаканы.
— Одну каплю только, — сказала Брет. — Не спаивай меня.
Граф? Ничего. Он свой.
— Он правда граф?
— Твое здоровье. Пожалуй, правда. Во всяком случае, достоин
быть графом. Черт его дери, чего он только не знает о людях! И где он всего
этого набрался. Держит сеть кондитерских в Америке.
Она отпила из своего стакана.
— Кажется, он сказал «сеть». Что-то в этом роде. Сплетает их
— рассказал мне про них кое-что. Страшно интересно. Но он свой. Совсем свой.
Никаких сомнений. Это сразу видно.
Она отпила еще глоток.
— А в общем, какое мне дело до него? Ты хоть не сердишься?
Он, знаешь, очень помогает Зизи.
— А Зизи что, настоящий герцог?
— Очень может быть. Греческий, понимаешь? Художник он
никудышный. Граф мне понравился.
— Где ты была с ним?
— О, повсюду. А сейчас он привез меня сюда. Предлагал мне
десять тысяч долларов, если я поеду с ним в Биарриц. Сколько это на фунты?
— Около двух тысяч.
— Куча денег. Я сказала ему, что не могу. Он принял это
очень мило. Сказала, что у меня слишком много знакомых в Биаррице.
Брет засмеялась.
— Лениво ты меня догоняешь, — сказала она, я до сих пор
только пригубил свой коньяк с содовой. Я отпил большой глоток.
— Вот это уже лучше, — сказала Брет. — Очень смешно. Он
хотел, чтобы я поехала с ним в Канн. Говорю, у меня слишком много знакомых в
Канне. Монте-Карло. Говорю, у меня слишком много знакомых в Монте-Карло. И
вообще повсюду. Это правда, между прочим. Так вот, я попросила привезти меня
сюда.
Она смотрела на меня, поставив локоть на стол, подняв
стакан.
— Что ты на меня так смотришь? Я сказала ему, что влюблена в
тебя. И это тоже правда. Что ты на меня так смотришь? Он принял это очень мило.
Хочет завтра повезти нас ужинать. Поедешь?
— Почему же нет?
— Ну, мне пора идти.
— Зачем?
— Я только хотела повидать тебя. Ужасно глупая затея. Может
быть, ты оденешься и сойдешь со мной вниз? Он ждет с машиной в двух шагах
отсюда.
— Граф?
— Ну да. И шофер в ливрее. Хочет покатать меня. А потом
позавтракать в Булонском лесу. Вино корзинами. Брал у Зелли. Дюжина бутылок
Мумма. Не соблазнишься?
— Мне утром нужно работать, — сказал я. — И я слишком отстал
от вас, вам будет скучно со мной.
— Не будь идиотом.
— Не могу.
— Как хочешь. Передать ему привет?
— Непременно. Самый нежный.
— Спокойной ночи, милый.
— Как трогательно.
— А ну тебя.
Мы поцеловались на прощание, и Брет вздрогнула.
— Я пойду, — сказала она. — Спокойной ночи, милый.
— Зачем ты уходишь?
— Так лучше.
