Ольга с тревогой следила за мной. Наверное, уже по выражению моего лица она прочитала отказ. Мое негативное отношение к ней усугублялось не только ее поведением в последние дни. И не только тем, что я испытывал новое чувство к Наташе — я еще даже не знал, что за ним стоит. Дело было еще и в том, что я считал Ольгу косвенной виновницей смерти Катюхи. Не согласись она тогда на эту операцию, может быть, все было бы и по-другому.
— Андрей… — Ольга поднялась и шагнула мне навстречу. Затем обвила руками мою шею и попыталась прижаться к губам. Я мягко, но решительно отстранил ее.
Ольгин рот скривился от обиды, поехал куда-то в сторону, но она сдержалась и не заплакала. Затем она вдруг принялась расстегивать блузку, судорожно стягивая ее, скидывая юбку. Через несколько секунд она стояла передо мной в одном нижнем белье. Я наблюдал за ее манипуляциями и думал — что она делает? Зачем? Мне совершенно не хотелось никакой любви с ней. Я даже не думал об этом. Сейчас, когда мысли были заняты лишь осознанием потери дочери, мне не хотелось никаких плотских удовольствий.
— Ты совсем не любишь меня? — тихо спросила она.
Я не стал отвечать. Я вдруг ощутил, что испытываю к Ольге не ненависть, не презрение и не любовь. Я испытывал равнодушие, что точно означало, что от былой любви не осталось и следа. Ну, разве что вперемешку с легкой жалостью…
Ольга разрыдалась, села за стол и достала из сумки начатую бутылку водки. Налила себе в стакан, не предлагая мне, и выпила залпом. Это было новостью — раньше она никогда не любила спиртное и не пила ничего крепче вина. Ольга закурила и стала выпускать дым длинными струйками.
— Я знала, что ты не простишь, — заговорила она. — Со своими моральными принципами, на которых ты помешан!
— Дело не в моральных принципах, — возразил я. — Еще несколько месяцев назад я был бы рад простить тебя. Простить и принять обратно. Но сейчас — нет.
— Что же изменилось сейчас? — Ольга вскинула голову.
Я вздохнул. Изменилось главное — мое отношение к ней. А без этого все теряло смысл…
Ольга усмехнулась и снова налила себе водки. Я молча взял бутылку и убрал ее.
— Ложись спать, Оля, — негромко произнес я.
— А ты? — она посмотрела на меня с надеждой.
— А я пойду ночевать к Владу.
— Неужели ты даже сегодня не можешь побыть со мной? — тихо спросила она.
— Побыть могу, — сказал я. — Иди, ложись.
Я постелил Ольге на том самом диване, который несколько лет был нашим супружеским ложем. Она взяла меня за руку и попыталась прижать к себе. Я долго гладил ее худое плечо. Мне, конечно, было ее жаль. Однако я почему-то не находил слов для утешения. Когда Ольга уснула, я поднялся. Прошел на кухню, взял бутылку и вылил остатки водки в раковину. Затем запер дверь и поехал к Владу.
С ним мы тогда просидели на кухне почти до самого утра. Я рассказал ему обо всем, что узнал от Наташи.
— Ты ничего не добьешься, Андрей! — задумчиво проговорил Тропинин. — Даже если тебе удастся прищучить главного врача — в чем я очень сильно сомневаюсь! — систему тебе не победить. На его место придет другой человек, который будет вести себя ничуть не лучше. К тому же, не забывай, что главный врач — тоже лицо подневольное. Он, конечно, при делах, но есть еще и Министерство здравоохранения. И ноги у коррупции растут именно оттуда. Там люди отлично осведомлены о ситуации в больницах. Но их это не колышет. Они пользуются своим положением и делают деньги. Вот и все.
— Каким образом? — спросил я.
— Воруют из бюджета! — усмехнулся Влад. — Например, используют дешевые лекарства вместо дорогих. А на бумаге, естественно, значится, что купили дорогие и импортные. А разница — в карман. А разница, поверь мне, немаленькая. Или пресловутая система откатов! Например, с компьютерными томографами. Да эта тема уже у всех на слуху, неужели ты не слышал?
— Нет, — признался я.
— А еще в полиции работаешь! — укорил меня друг детства.
— Я по другим делам, не по медицинским, — сказал я в свое оправдание.
— Да тут схема простая, — принялся объяснять Тропинин. — Из бюджета выделяются средства на покупку томографов. Их можно купить, скажем, за тридцать миллионов. Однако министерство рекомендует главврачам покупать их у определенной фирмы. За пятьдесят, скажем. Или даже за сто.
— Не круто ли? — изумился я, слушая, тем не менее, очень внимательно.
— Нормально! Красиво жить не запретишь! Так вот, заранее объявляется тендер, в котором принимают участие несколько фирм. Та, что выиграет, и получит право на продажу. Только всем заранее известен этот победитель. Информация о тендере даже в Интернете выкладывается. Только другим желающим ставят такие условия, что они по-любому пролетают. Ну, к примеру, заявляют, что томографы должны поступить к такому-то числу. А это реально невозможно. Вот так. Больница покупает томограф за сто миллионов, а через неделю возвращает его этой фирме якобы из-за неисправности. И принимает уже миллионов за шестьдесят. Остальная сумма делится на всех. Разумеется, неравномерно. Это только один вариант отмыть деньги, а всего их масса! Да у меня многие приятели писали на эту тему, так что я в курсе!
— То есть получается, что главный виновник всех безобразий — министр здравоохранения? — сделал я вывод.
— Получается, так, — кивнул Влад.
— А кто у нас министр? — мрачно спросил я.
— Некто господин Андрейченко Роман Валентинович, — поведал Влад, потом внимательно посмотрел на меня и сказал: — Ты что же, решил до него добраться? И посадить? Сразу говорю — брось даже думать! Потому что у тебя, рядового мента, просто кишка тонка против такого человека!
Это я и сам понимал не хуже Влада. Но боль от утраты дочери и чувство собственного бессилия придавали злости. Пусть даже формально не из-за этого Андрейченко умерла Катюха, но Влад правильно заметил, что ноги коррупции растут из министерства. А значит, и дальше будет процветать взяточничество, и детям малообеспеченных родителей просто не будут предоставляться нужные услуги, которые врачи сделали платными! Мысль о том, что это неискоренимо, лишала меня покоя.
Долгими бессонными ночами я размышлял об этом, ломал голову, что делать, как добиться признания министра здравоохранения виновным, как посадить его за решетку, чтобы другим неповадно было. И не находил ответа. Но эта сложность только подхлестывала меня. Я не хотел признавать собственное бессилие, не хотел сдаваться. Я надеялся найти выход…
* * *
Через десять дней я почувствовал, что мне необходимо занять себя работой, иначе от тоски и сидения в четырех стенах можно сойти с ума. Положение, конечно, скрашивала Наташа, но я не мог находиться с ней двадцать четыре часа в сутки. Она работала, и я понимал, что мне нужно делать то же самое. К тому же на мне висело нераскрытое дело Скоробогатова, которое нужно было заканчивать. Я очень сомневался, что это за меня сделает Точилин, который к тому же не знал о моей беседе с Шагаловым и о том, что виновницей смерти Георгия Анатольевича, скорее всего, является его падчерица. Девушка с неуравновешенной психикой, ненавидящая, кажется, всех своих домочадцев. А отсутствие алиби в ночь гибели Скоробогатова, внезапное исчезновение Варвары из квартиры ее любовника и вовсе не оставляли сомнений.
