Как и герцог час назад, она предлагала ему сделку. Что за люди, они продадут все, что угодно, души, тела, любимых, лишь бы сохранить видимость и без того потрепанной чести. И столько презрения было во взгляде Эшли, что Козима отпрянула, как от удара.
— Уходи! Возвращайся к своему мужу! Скажи ему, что я предпочел бы услышать подобное предложение от него самого. Скажи ему, что оно меня не заинтересовало. Я могу купить то же самое на улицах Неаполя, причем девушки там по меньшей мере честны.
Козима в ужасе смотрела на него. Затем лицо ее побледнело, как полотно, она поднесла к губам дрожащую руку.
— Ты… ты говоришь…
— Ради бога, уходи!
Медленно, словно в трансе, она взяла с ночного столика полотенце, миску с водой, флакон. На полпути к двери она обернулась.
— Мне жаль тебя, Ричард. Даже больше, чем себя. Ты так одержим гордыней, что не способен отличить правду от лжи. Ты сметаешь все, что стоит у тебя на пути. Тебя не останавливает ни любовь, ни жалость, ни даже сама смерть. Твои высокие слова — насмешка над истиной. Твоя статья — позор журналистики, потому что правда, которую ты ищешь, лишь разжигает твое честолюбие, а призывы к справедливости утоляют ненависть, скопившуюся в твоем сердце. Помоги тебе бог, Ричард. Остальные уже бессильны. Она повернулась и вышла из комнаты. Эшли погасил свет. Он твердо решил, что опубликует статью. Несмотря ни на что. И вскоре забылся тяжелым сном.
Проснулся Эшли после полуночи весь в поту. В комнате было темно и тихо, как в могиле, но волосы его стали дыбом. Затем он услышал шуршание.
— Кто здесь? — прошептал Эшли.
Шуршание прекратилось. Эшли дотянулся до выключателя. Вспыхнул свет. На полу лежал конверт из плотной бумаги. Его просунули в щель под дверью. Эшли вскочил с кровати и поднял конверт. Из него выпали шесть фотокопий писем Орнаньи.
Он долго смотрел на них, не веря своей удаче. Сенсация состоялась! С уликами, собранными на вилле Орнаньи, он мог убедить капитана Гранфорте в собственной невиновности и причастности герцога и его слуг к смерти Гарофано. Если капитан заупрямится, он потребует встречи с американским консулом. Завтра он с триумфом взойдет на вершину. Завтра! Он вспомнил, что должна пройти ночь и большая часть дня, прежде чем он сможет связаться с Сорренто. А пока он должен найти безопасное место и спрятать фотокопии. Слишком рискованно носить их при себе.
Эшли задвинул дверной засов, закрыл окна, оглядел комнату. Куда можно положить конверт, чтобы до него не добрались любопытные слуги? Взгляд его упал на массивный резной сервант. Судя по всему, его много лет не сдвигали с места. С трудом Эшли удалось приподнять один угол. Паркет под ним покрывала пыль. Эшли засунул конверт под сервант и отпустил угол. Из-под него вырвалось облачко пыли. Эшли тщательно протер пол носовым платком.
Спрятав фотокопии, он мог подумать над тем, как они попали к нему. Ответ лежал на поверхности — Елена Карризи. Она обещала помогать ему и в подтверждение своих слов передала ему фотокопии. Более того, после случившегося в беседке у статуи мадонны она боялась держать их у себя. Отец Елены мог заподозрить ее в симпатиях к иностранцу. А Орнанья — принять соответствующие меры. Поэтому имело смысл как можно быстрее избавиться от фотокопий. Но как они оказались у Елены? И тут ему не пришлось долго искать ответа. Гарофано пришел в отель раньше условленного часа, передал фотокопии сестре, а затем пошел к нему.
Они не договорились, и Гарофано ушел. О фотокопиях он не беспокоился, они находились в надежных руках. Он мог забрать их в любой удобный момент. Но не успел. Почему? Эшли понимал, что ответом на этот вопрос замкнется цепь улик против Орнаньи и Карло Карризи. Что произошло с Гарофано после ухода из отеля и до того момента, как его сбросили под колеса мчащегося автомобиля?
Потом Эшли заснул и очутился в залитой солнцем пустыне. Козима звала его, он поворачивался во все стороны, но так и не увидел ее, потому что потерял навсегда.
Проснулся он рано. Сон не освежил его. Все тело болело. Побрившись, Эшли натянул плавки, надел халат и пошел на пляж. Выйдя на полоску травы перед обрывом, Эшли увидел крестьянина с двуствольным дробовиком, стоящего у обломка скалы. Эшли приветственно помахал ему рукой.
— Доброе утро! Что вы тут делаете?
— Перепелки! — прокричал тот в ответ.
Эшли остановился. Перепелки прилетали ранней весной. Тогда же их и отстреливали. Но весна давно перешла в лето.
— Не поздно ли для перепелок? — спросил он. Крестьянин пожал плечами и отвернулся. Он сказал все, что хотел. Эшли не осталось ничего другого, как спуститься к морю.
Вдоволь наплававшись, он вытерся полотенцем и посмотрел на обрыв. На фоне голубого неба чернел силуэт крестьянина с ружьем, лежащим на сгибе левой руки. Эшли набросил халат и медленно пошел к дому.
Одевшись, он спустился на террасу. Служанка принесла ему кофе, свежие рогалики, вазу с фруктами. Остальные, сказала она, завтракают в своих комнатах. Допив кофе, Эшли выкурил сигарету и решил прогуляться по территории виллы, так как другой возможности могло и не представиться. Он пересек лужок и выбрал тропинку, уводящую от моря.
Апельсиновые и оливковые деревья сменились виноградными террасами. За ними возвышалась каменная стена, граница владений Орнаньи, у которой притулились сеновалы и сараи. Скользнув взглядом вдоль стены, Эшли увидел, что она обрывается у крутой насыпи. Тут до него дошло, что за насыпью проходит дорога, на которой они сбили Гарофано.
Эшли ускорил шаг. Если он сможет доказать, что Гарофано сбросили вниз с насыпи… Вздрогнув, он остановился, как вкопанный. Средь виноградных лоз поднялся человек. В крестьянской одежде, с двустволкой. Эшли попытался улыбнуться.
— Доброе утро. Вы меня испугали. Что вы тут делаете?
— Перепелки, синьор, — ответил крестьянин. Эшли покачал головой.
— Вы напрасно теряете время. Перепелок уже нет. Весна давно прошла, и их перестреляли другие охотники.
Крестьянин ответил холодным, враждебным взглядом.
— Тут есть птицы.
Эшли пожал плечами и двинулся по тропинке к насыпи. Крестьянин загородил ему путь.
— Туда нельзя, синьор.
— Почему?
— Вы вспугнете птиц.
— Какого черта…
Он недоговорил. Оба ствола смотрели ему в грудь. Крестьянин усмехнулся и облизал губы. Его палец застыл на спусковых крючках. Эшли повернулся и пошел обратно. Пусть Гранфорте сам ищет доказательства. Да, его статья еще далеко от телетайпов. И он ничего не добьется, получив в грудь заряд дроби. Дойдя до олив, Эшли обернулся. Крестьянин сошел с тропинки и вышагивал вдоль стены. В двух сотнях метров от него журналист увидел другого, далее третьего, также вооруженных. Их не волновало отсутствие перепелок. Все они смотрели на высокого американца, стоящего у серого узловатого ствола старой оливы.
