— Лиза! — Это Стас.
— Зачем ты приехал?
— Я приехал на похороны, Ирку проводить.
Он стоит, освещенный закатным солнцем, и мне так больно его видеть, что нечем дышать. Я же... любила его. И, может, люблю до сих пор. Только видеть его сейчас для меня — худшее из зол. Стасик, что ты сделал со мной?
— Жалко ее. — Он смотрит так знакомо, и мое сердце сжимается от боли, уже забытой. — Я должен кое-что тебе сказать.
— Говори.
— Я не знаю, что происходит, но вокруг тебя началась какая-то возня. Лиза, ты в опасности, и если в последнее время произошло что-то... необычное, расскажи мне.
— Я тебе говорила: убили моего соседа. Ну а теперь — Ирка. Это считается необычным?
— Ты же не успела с ней поговорить. О чем ты хотела расспросить ее?
Спасибо, коллега, не сдал меня. Значит, кто-то уже интересовался, успела ли я побеседовать с Иркой. Теперь — мой ход.
— Я просто пришла ее навестить.
— Лиза...
— Мне нечего тебе сказать. Я не понимаю, кто может мною интересоваться? Я просто врач, обслуживаю обычных людей, не знаю никаких тайн, кому я могла понадобиться — сирота без роду, без племени? Стас, ты и сам это знаешь.
— Да, но стало очевидным, что чего-то мы не знаем. Чего-то, что непосредственно тебя касается.
— Тогда тебе известно больше, чем мне.
— Лиза, я очень прошу: будь осторожна. Вот, возьми.
— Что это?
— Сотовый. Я знаю, что у тебя свой есть, но этот номер буду знать только я. Если что-то случится, немедленно звони, я приеду и вытащу тебя.
— Что может случиться?
— Не знаю. Но выясню, я уже работаю над этим. Ладно, мне пора, пойду, попрощаюсь со Стариком.
Он уходит, а я обессиленно опираюсь о стену. Не знаю, что и думать, но я точно непричастна ни к каким сомнительным делам. Так почему вокруг меня происходит что-то непонятное? Может, меня с кем-то перепутали? Невозможно. Расспрашивали-то именно обо мне. Чертовщина какая-то.
Старик живет в маленьком домике, который стоит среди пожелтевшего сада. Мы все бывали здесь не раз, особенно когда он поселился в нем навсегда. До этого он практически жил в интернате, спал на диване в кабинете, ел с нами в столовой. Ему платили какую-то зарплату, но он никогда не копил деньги, потому что регулярно то одному, то другому его воспитаннику требовалась помощь. Он и нам с Рыжим постоянно присылал переводы, покупал и привозил вещи. Мы все воспринимали это как должное, он был нашим отцом и заботился о нас, а теперь мы, встав на ноги, помогаем ему — кто как может. На его пенсию не то что жить — умереть нельзя.
— Тут Татьяна принесла пирогов, а Вова Прищепа мяса и масла, я не голодаю. — Старик суетится, стараясь устроить нас поудобнее. — Давно вы не приезжали, давно, а денег не стоило присылать, заработок у врачей известно какой, у меня все есть, сколько мне одному надо? Вот, устраивайтесь. Я так понимаю, тайн друг от друга у вас до сих пор нет.
— Нет. — Рыжий удивленно смотрит на него. — А что случилось?
— Дело такое... — Старик надевает очки. — Недели три назад приезжали ко мне люди. Я сразу понял, что они не с добром. Правда, вели себя прилично, но расспрашивали о Лизе — какая она, кто ее родители, знает ли она что-то о себе, искала ли родных. Мне нечего было скрывать, но мои ответы их, похоже, не удовлетворили, поэтому они расспрашивали Татьяну и еще кое-кого.
— Что за дела? — Рыжий от удивления даже встал. — Кому это могло понадобиться?
—Я не знаю. — Старик склоняет голову, его седина искрится на свету. — Но я решил поинтересоваться. Собственно, я сам когда-то предлагал вам поискать родных и помню, с какой горячностью вы отказались. Я решил, что будет не лишним провести собственное расследование. За годы работы в системе образования я оброс знакомыми, друзьями, и коллеги помогли мне. Я собрал все документы, касающиеся Лизы. Вот они.
Старик достает из ящика стола толстую синюю папку, старомодную, с завязочками. В таких папках в нашей канцелярии хранили личные дела воспитанников, только они были тоненькие, а эта раздулась, как поросенок.
— Видите, прямо как у Остапа Бендера — папка. — Старик смеется. — Там много интересного, но ответа на свой вопрос я не нашел. А сейчас отдаю ее тебе — вернее, вам обоим. Вы сумеете разобраться. А теперь рассказывайте, рассказывайте все.
Мы сидим в удобных старых креслах. Мне хорошо здесь, в гостях у Старика. Он — единственный человек, которому на самом деле не все равно, что происходит с нами. Я помню, как мы когда-то вслух читали «Педагогическую поэму», Ирка слушала, а потом ревниво прошептала: «А наш Старик все равно лучше». Ирка... Вот и все, дорогая.
— Как же с Ириной так? — Павел Семенович горестно качает головой. — Я всегда тревожился о ней, она упрямая, неуравновешенная и самолюбивая девочка, но талантливая и добрая. Была. Как это несправедливо — я, старик, живу, а ее нет. Как это страшно.
— Время такое, папа. Время поменялось, а она не поняла этого.
— Да. — Старик смотрит в потемневшее окно. — Время сейчас жестокое, а может, это мы, люди, делаем его таким?
— Может...
— Ну а теперь пора спать. Лиза совсем клюет носом. — Старик поднимается. — Ложитесь на кровати, дети, а я в гостиной на диване. Вадим, помоги мне с постельным бельем — смотри, Лиза спит на ходу.
В доме Старика только две комнаты и гостиная, она же и столовая одновременно. Мы идем в спальню, он открывает старый послевоенный шкаф, достает чистое белье, пахнущее детством. Сколько ему лет, нашему Старику? Скоро девяносто, через год. И мы не знаем другого отца, кроме него. Мы, волчата, подобранные на свалке, привязаны к нему крепко, потому называем его отцом.
— Не плачь, Лиза, — Старик гладит меня по голове, как маленькую. — Не надо плакать, дочка, все бывает на свете, все надо пережить и преодолеть, а ты должна быть сильной, особенно сейчас. У тебя есть хороший друг, есть семья — все мы, а Стасик... Я думаю, не раз и не два пожалел он о своем поступке, да и сейчас, похоже, жалеет.
— Пап, ну как ты можешь это знать?
— А как я все о вас знал раньше? Вы на моих руках росли, и ваш Старик хорошо вас всех изучил. Думаешь, я не знал, что вы сбегали с уроков на речку и там пекли картошку, которую вам давала Ефимовна? Вот и теперь понимаю, что тревожит тебя. Лиза, поверь мне: у тебя особенная судьба, и все будет хорошо, только будь сильной. Будь собой.
— Да... а Ефимовна, она...
— Жива. У дочери живет в соседней деревне. Она же старенькая совсем, наша Ефимова.
— Жаль, что не увиделись.
— Мы с ней переписываемся, она о вас расспрашивает. Все, Лиза, Вадим, спать, дети. Доброй ночи.
Я провалилась в сон, как в пропасть. Я снова бреду по кладбищу, а на меня глядят знакомые лица. Этот памятник я помню, здесь лежат та самая красивая женщина и мальчик в беленькой шапочке. А сами они сидят на скамейке около могилы, и я хочу сесть рядом.
