– Утром попробую. Сейчас, когда он при
последнем издыхании, страшно гнать его дальше. Это он из ненависти ко мне решил
совсем испустить дух. Хотя я его тоже ненавижу. Но если я умру, он от этого не
расстроится.
– Хотите выпить? – Я протянул ему
бутылку. – Моя фамилия Хемингуэй.
– Кандиский, – сказал он и
поклонился. – Хемингуэй – я где-то слышал это имя. Но где? Где я его
слышал? А-а! Dichter. Есть такой поэт – Хемингуэй. Знаете?
– Где вы его читали?
– В «Квершнитте».
– Да, это я. – Мне польстили его
слова. «Квершнитт» – немецкий журнал, поместивший несколько моих довольно-таки
похабных стихотворений и один большой рассказ задолго до того, как мне удалось
продать что-либо в Америке.
– Вот странно! – сказал человек в
тирольской шляпе. – Слушайте, а какого вы мнения о Рингельнаце?
– Великолепно пишет.
– Так. Рингельнац вам нравится.
Прекрасно. А что вы скажете о Генрихе Манне?
– Плохой писатель.
– Вы так думаете?
– Во всяком случае, читать его я не в
состоянии.
– Плохой, плохой писатель. Я вижу, у нас
с вами вкусы сходятся. Что вы здесь делаете?
– Охочусь.
– Неужели слоновая кость?
– Нет. Куду.
– И чего это люди охотятся на куду? Вот
вы интеллигентный человек, поэт – и стреляете куду!
– Мне пока еще ни одного не удалось
подстрелить, – сказал я. – Но мы десятый день за ними гоняемся. И сегодня
нам повезло бы, если б не ваш грузовик.
– Мой злосчастный грузовик! Нет,
охотиться надо не меньше года. К концу этого срока вы всего настреляете и на
вас нападет раскаяние. Охота на какого-нибудь одного зверя – нелепость. Зачем
вам это?
– Мне так нравится.
– Ну, если нравится! Скажите мне
откровенно, как вы относитесь к Рильке?
– Я читал только одну его вещь.
– Какую?
– "Корнет".
– Ну и как, понравилось?
– Да.
– А меня она раздражает. Снобизм
чистейшей воды. Валери – да. Валери я понимаю, хотя у него снобизма тоже хоть
отбавляй. Значит, слонов вы не убиваете – и то хорошо.
– Я бы убил какого побольше.
– А как побольше?
– Так, чтобы бивни потянули фунтов на
семьдесят. Но поменьше тоже годится.
– Я вижу, мы не во всем с вами сходимся.
Но как приятно познакомиться с представителем блестящей плеяды прежнего
«Квершнитта». Расскажите о Джойсе – какой он? Купить «Улисса» я не мог –
слишком дорого. Синклер Льюис – чепуха. Его книги я покупал. Нет, нет! Вы лучше
завтра мне все расскажете. Ничего, если я остановлюсь где-нибудь поближе к вам?
Вы с друзьями? Белый охотник при вас есть?
– С женой. Мы будем очень рады. Да, один
белый охотник.
– Почему же он сейчас не с вами?.
– Он считает, что на куду надо охотиться
в одиночку.
– На них лучше совсем не охотиться. Кто он?
Англичанин?
– Да.
– Самый что ни на есть?..
– Нет. Очень милый. Он вам понравится.
– Ну, поезжайте. Я и так вас задержал.
Может, завтра увидимся. Все-таки это очень странно, что мы с вами встретились
здесь.
– Да, – сказал я. –
Посоветуйтесь с нашим механиком. Все, что от нас зависит, сделаем.
– Всего хорошего, – сказал
он. – Счастливого пути.
– Всего хорошего, – сказал я.
Мы поехали дальше, и я увидел, как он пошел к
костру, махая туземцам рукой. Я не спросил его, зачем ему понадобилось двадцать
туземцев и куда он едет. Собственно говоря, я ни о чем его не расспрашивал.
Расспрашивать людей – не в моих привычках, а в тех местах, где я рос, это
считается невежливым. Но здесь белые не встречались нам уже недели две, с тех
самых пор, как мы выехали из Бабати к югу, и вдруг столкнуться с таким
человеком на дороге, где обычно встречаешь только переселенцев из голодных мест
да разве какого-нибудь индийского торговца, и чтобы этот белый в тирольском
костюме, ни дать ни взять карикатура Бенчли, знал твое имя, назвал тебя поэтом,
читал «Квершнитт», восхищался Иоахимом Рингельнацем и завел с тобой разговор о
Рильке, – это была чистейшая фантастика. И вот в довершение этой
фантастики автомобильные фары освещают впереди на дороге три высокие конические
дымящиеся кучи. Я велел Камау остановиться, и, резко затормозив, мы чуть не
наехали на них. Они были в два-три фута вышиной, я тронул одну – она была еще
теплая.
– Тембо, – сказал М`Кола.
Это был помет слонов, которые только что
пересекли здесь дорогу, и в холодном вечернем воздухе от куч шел пар. Через
несколько минут мы подъехали к лагерю.
А наутро я встал еще до зари и поехал на
другой солонец. Пробираясь меж деревьев, мы увидели самца куду: с лаем, очень
похожим на собачий, но более высоким и гортанным, он кинулся прочь, сначала
бесшумно, а потом, когда отбежал подальше, – с треском ломая кусты, и
больше мы его не видели. Нечего было и мечтать подойти к солонцу незаметно.
Деревья обступали его со всех сторон, и тут уж сами животные как бы оказывались
в засаде, а охотник вынужден был подбираться к ним по открытому месту. Пришлось
бы красться в одиночку, ползком, да и то дальше чем с двадцати шагов стрелять
было нельзя – мешали густые ветви.
Конечно, за кордоном деревьев место для
укрытия превосходное – ведь куду, чтобы выйти на солонец, должны пройти по
открытой прогалине добрых двадцать пять ярдов. Но мы проторчали там до
одиннадцати, – и никакого толку. Мы тщательно разровняли ногами землю
вокруг солонца, чтобы назавтра сразу увидеть свежие следы, и вернулись на дорогу,
до которой было около двух миль. Горький опыт научил антилоп приходить на
солонец только ночью и покидать его до рассвета. Один самец замешкался, но
утром мы спугнули его, что лишь осложнило дело.
