Вскоре мы достигли излучины реки, вышли из
высокой травы на берег, и я отчетливо уловил звериный запах. Я не курю, и во
время охоты на родине мне несколько раз случалось учуять лосей в брачную пору,
еще не видя их. Я могу также без труда найти в лесу по запаху лежбище
какого-нибудь старого самца: лось-самец распространяет резкий, но приятный
аромат мускуса, хорошо мне знакомый. Но здесь я учуял какой-то совсем новый для
меня запах.
– Я чую их, – шепнул я Старику. Он
сразу поверил мне.
– А кого?
– He знаю, но запах очень сильный. Вы его
не чувствуете?
– Нет.
– Спросите у Друпи.
Друпи кивнул, и усмехнулся.
– Местные жители нюхают табак, –
сказал Старик. – Так что не знаю, могут ли они слышать звериные запахи.
Тут тростник был выше человеческого роста, и
мы шли с величайшей осторожностью, бесшумно, точно во сне. Теперь я уже все
время чуял запах каких-то неизвестных животных совершенно явственно, но он
становился то сильнее, то слабее. Мне это очень не нравилось: мы шли у самого
берега, а след уводил прямехонько в длинное болото, поросшее еще более высоким
тростником, чем тот, сквозь который мы продирались.
– Я чувствую, что они совсем
рядом, – шепнул я Старику. – Серьезно! Можете мне поверить.
– Да я верю! – ответил
Старик. – Может, нам лучше подняться на берег и поверху обойти это место?
– Пожалуй.
Когда мы взобрались наверх, я сказал:
– Этот высокий тростник меня в ужас
приводит. Не хотелось бы мне охотиться там!
– А что, если бы вам пришлось охотиться в
таком тростнике на слона?
– Нет, на это я бы не решился.
– Неужели на слонов охотятся в таких
высоких зарослях? – спросила Мама.
– Бывает, – ответил Старик. – И
тогда, чтобы стрелять, залезаешь к кому-нибудь на плечи.
«Есть же такие молодцы! – подумал
я. – Но это не по мне».
Мы двинулись по правому берегу, через открытое
место, огибая болото с высоким сухим тростником. На другом берегу росли могучие
деревья, а над ними высилась крутая стена ущелья. Ручей был скрыт от нас.
Справа громоздились холмы, местами поросшие кустарником. Впереди, за болотом,
русло ручья суживалось и ветви деревьев почти смыкались над ним.
Вдруг Друпи схватил меня за плечо, и мы оба
присели. Он сунул мне в руки двустволку, а сам взял спрингфилд, потом указал
вперед, и за излучиной я увидел голову носорога с великолепным длинным рогом.
Голова поворачивалась из стороны в сторону, и мне удалось разглядеть
настороженно шевелившиеся уши и маленькие, как у кабана, глазки. Я отвел
предохранитель и знаком приказал Друпи лечь. Но тут М`Кола сказал: «Того!
Того!» – и вцепился мне в руку. Друпи тоже быстрым шепотом твердил: «Манамуки!
Манамуки! Манамуки!» – оба они умоляли меня не стрелять, так как это была самка
с детенышем. Когда я опустил ружье, она фыркнула и побежала прочь через
тростник. Детеныша я так и не увидел. Заметно было, как колышется тростник там,
где оба зверя продирались сквозь него, потом все стихло.
– Экая досада! – пробормотал
Старик. – А какой рог!
– Я чуть ее не ухлопал, – отозвался
я. – Не разглядел, что это самка.
– М`Кола видел детеныша.
М`Кола что-то шептал Старику и выразительно
кивал головой.
– Он говорит, что там есть еще один
носорог, – объяснил Старик. – Он слышал фырканье.
– Поднимемся выше, оттуда будет видно,
если они вылезут, и швырнем что-нибудь в тростник.
– Неплохо придумано, – согласился
Старик. – Быть может, там и самец.
Мы прошли берегом чуть повыше, откуда можно
было оглядеть заросли тростника. Старик держал ружье наготове, я тоже взвел
курок, после чего М`Кола швырнул палку туда, где услышал шум. Ответом было
звучное фырканье, но тростник не дрогнул, не шелохнулся. Затем вдали раздался
треск и тростник заколыхался, – наверное, какой-то зверь бежал к
противоположному берегу, но какой именно, мы не видели. Через минуту мне
удалось разглядеть черную спину и широко раскинутые, остроконечные рога
буйвола, взбегавшего на крутой берег. Он двигался быстро, вытянув шею и подняв
увенчанную рогами голову, холка его напряглась, как у разъяренного быка. Я
прицелился, но Старик неожиданно остановил меня.
– Это мелкий буйвол, – сказал он
тихо. – На вашем месте я не стал бы его убивать – разве только на мясо.
Но мне казалось, что буйвол очень большой. Он
стоял боком, повернув голову в нашу сторону.
– У меня лицензия еще на трех буйволов, а
там, куда мы скоро переберемся, они не водятся, – возразил я.
– Мясо-то у него превкусное, –
буркнул Старик. – Ну что ж, стреляйте. Но будьте начеку, после выстрела из
тростника может выскочить носорог.
Я присел, ощущая в руках непривычную тяжесть
двустволки, прицелился буйволу под лопатку, нажал на спуск, но выстрела не
последовало. У спрингфилда спуск легкий, безотказный, а тут мне показалось,
будто курок заклинился. Это было похоже на кошмарный сон, когда пытаешься
выстрелить и не можешь. Мне не удалось выжать спуск, но я справился с собой,
затаил дыхание и снова потянул спуск. Внезапный рывок – и ружье выпалило с
оглушительным грохотом. Однако буйвол и не думал падать, он кинулся влево,
вверх по склону. Тогда я выстрелил из второго ствола, и у задних ног буйвола
брызнули каменные осколки. Прежде чем я успел перезарядить ружье, он был уже
вне выстрела. И тут-то мы услышали фырканье и треск – это еще один носорог
выскочил из дальнего конца тростниковых зарослей и кинулся к высоким деревьям
на нашем берегу, лишь на секунду мелькнув у нас перед глазами.
– Это самец, – сказал Старик. –
Он ушел вниз по ручью.
– Ндио. Думи! Думи! – настойчиво
твердил Друпи, подтверждая, что это самец.
– А ведь я ранил проклятущего
буйвола, – сказал я. – Не знаю только куда. Ох, уж эти мне
двустволки! Слишком тугой спуск.
– Из спрингфилда вы убили бы его, –
заметил Старик.
– Или, по крайней мере, знал бы точно,
куда попала пуля. Я-то думал, что из двустволки либо уложу его наповал, либо
промахнусь. А оказывается, я его только ранил.
– Далеко ему не уйти, – сказал
Старик. – Выждем.
– Боюсь, что я прострелил ему брюхо.
– Как знать! Хоть он и мчался что есть
духу, но мог свалиться через какую-нибудь сотню шагов.
