Мы все выпили, но когда М`Кола открыл вторую
бутылку, Старик отказался наотрез.
– Пейте сами, раз вы его так любите. А я,
пожалуй, вздремну.
– А тебе налить, старушка?
– Только капельку.
– Что ж, мне больше достанется.
М`Кола улыбался и качал головой, глядя на нас.
Я сидел, прислонясь к дереву, глядел на облака, гонимые ветром, и тянул пиво
прямо из бутылки. Так оно дольше оставалось холодным, это превосходное пиво.
Скоро Старик и Мама уснули, а я опять принялся за Толстого и стал перечитывать
«Казаков». Прекрасная повесть!
Когда они проснулись, мы позавтракали хлебом и
холодным мясом с горчицей, открыли банку консервированных слив и выпили третью,
последнюю, бутылку пива. Потом почитали еще немного, и уже все трое улеглись
спать. Я проснулся от жажды и стал отвинчивать пробку у фляги с водой, как
вдруг послышалось фырканье носорога и треск кустов около ручья. Старик не спал
и тоже услышал это, мы схватили ружья и, ни слова не говоря, бросились к тому
месту, откуда доносился шум. М`Кола отыскал след: носорог шел вверх по ручью.
Очевидно, он почуял нас только шагах в тридцати и побежал прочь. Мы не могли
идти по следу, так как ветер дул бы нам в спину, а потому сделали крюк в
сторону и вернулись к гари, после чего осторожно, с подветренной стороны,
двинулись к ручью через густой кустарник. Однако носорога не было уже и в
помине. После долгих поисков Друпи определил, что он перебрался на другой берег
и ушел в холмы. Судя по следу, он был не особенно крупный.
Если бы мы выбрались из ущелья, до лагеря все
равно было еще добрых четыре часа ходьбы в гору; кроме того, нужно было
выследить раненого буйвола, и поэтому, снова вернувшись к гари, мы решили взять
с собой Маму и отправиться дальше. Зной еще держался, но солнце начинало уже
клониться к западу, и большая часть нашего пути лежала по высокому тенистому
берегу ручья. Когда мы пришли, Мама притворилась возмущенной тем, что мы
бросили ее, но, разумеется, она хотела только подразнить меня и Старика.
Друпи и туземец с копьем повели нас по
затененной тропке, которую солнце, пробиваясь сквозь листву, кое-где испещрило
яркими пятнами. Вместо свежего утреннего лесного запаха нас встретила здесь
мерзкая вонь, словно где-то нагадили кошки.
– Что это так смердит? – шепотом
спросил я у Старика.
– Бабуины, – ответил он.
Целое стадо этих обезьян побывало здесь
незадолго перед нами, и помет их попадался на каждом шагу. Мы пришли туда, где
выскочили из тростника носороги и буйвол, и я отыскал место, где, по моему
мнению, находился буйвол в момент выстрела. М`Кола и Друпи шныряли вокруг, как
ищейки, и мне казалось, что они забрали, по крайней мере, на пятьдесят шагов
выше, чем следует, как вдруг Друпи, подобрав какой-то листок, издали показал
его нам.
– Он увидел кровь, – сказал Старик.
Мы подошли. На траве было много крови, уже
почерневшей, и отчетливо заметный след. Друпи и М`Кола двинулись по этому
следу, торжественно указывая длинными былинками на каждое пятно крови. Мне
всегда казалось, что одному следопыту лучше двигаться медленно, а другому уйти
вперед, но они шагали бок о бок, по обе стороны следа, опустив головы, указывая
на каждую капельку крови, и всякий раз, когда, сбившись со следа, вновь
находили его, наклонялись, чтобы сорвать листок или травинку с темным
пятнышком. Я шел позади со спрингфилдом в руках, за мной Старик, за Стариком
Мама. Друпи нес мою двустволку, а Старик не выпускал из рук свой карабин. У
М`Кола за спиной висел манлихер Мамы. Все молчали, как люди, занятые серьезным
делом. Там, где буйвол прошел по высокой траве, на ней виднелись пятна
крови, – значит, пуля прошла навылет. Сейчас уже трудно было определить
первоначальный цвет крови, и я льстил себя надеждой, что прострелил буйволу
легкие. Однако мы заметили на камнях помет с кровью, и дальше такой кровавый
помет буйвол оставлял всюду, где ему приходилось взбираться по склону. Похоже
было, что пуля пробила кишки или желудок. Я не мог избавиться от чувства стыда.
– Если он кинется на нас, не тревожьтесь
за Друпи и остальных, – сказал Старик, понизив голос. – Они успеют
спастись. Сразу же стреляйте и остановите его.
– Пальну ему прямо в нос, –
отозвался я.
– Только, пожалуйста, без фокусов, –
предупредил он. След уводил нас все выше, потом дважды описал круг и некоторое
время беспорядочно петлял между скалами. Дальше он неожиданно спустился к
речке, пересек один из ее притоков и, снова возвратясь на берег, потянулся
среди деревьев.
– Буйвола мы, наверное, найдем уже
мертвым, – шепнул я Старику. Видя, какой бесцельный крюк сделал буйвол, я
представил себе, как он плелся здесь, тяжело раненный, изнемогающий, готовый
вот-вот свалиться.
– Надеюсь, – отозвался Старик.
Но след вел все дальше и дальше, а трава
постепенно редела, и находить его становилось все труднее. Я совсем перестал
различать отпечатки копыт, угадывая путь буйвола лишь по темным брызгам
запекшейся крови на камнях. Несколько раз мы совершенно сбивались со следа, и
тогда три человека начинали рыскать вокруг, потом кто-нибудь снова находил этот
след, шепотом бросал: «Даму», – и мы шли дальше. Наконец след, спускаясь
по скалистому откосу, освещенному последними лучами солнца, привел нас к
широкой полосе необычайно высокого сухого тростника. Здесь, у ручья, тростник
был даже выше и толще, чем на болоте, откуда утром выскочил буйвол, и мы
заметили в зарослях несколько звериных троп.
– Мемсаиб лучше туда не ходить, –
сказал Старик.
– Пусть останется здесь с М`Кола, –
согласился я.
– Ей вовсе незачем туда идти, –
повторил Старик. – И зачем только мы вообще взяли ее с собой!
– Друпи настаивает, чтобы мы шли вперед.
А она может подождать нас здесь. Друпи не хочет останавливаться.
– Правильно. Надо взглянуть, что там
дальше.
– Подожди здесь с М`Кола, – бросил я
жене через плечо.
