Я зашагал по дороге, не глядя на зверей,
притворяясь равнодушным, и закинул винтовку за левое плечо, чтобы они не могли
ее видеть. Они, казалось, не обратили на меня внимания и продолжали пастись. Но
я знал, что стоит мне сделать шаг в их сторону, как они бросятся бежать.
Поэтому, заметив краешком глаза, что сернобык опустил голову и снова принялся
щипать траву, я решил, что пора стрелять, сел на землю, пропустил руку через
ремень и, как только сернобык встрепенулся и прянул в сторону, прицелился ему в
загривок и спустил курок. Обычно охотник не слышит выстрела, но я слышал, как
ударила пуля, и в то же мгновение сернобык кинулся вправо, и вся равнина,
озаренная восходящим солнцем, сразу ожила: точно игрушечные лошадки, поскакали
галопом длинноногие, смешные конгони; раскачиваясь на бегу, помчалась антилопа
и второй сернобык, которого я раньше не видел. Среди всего этого движения и
переполоха выделялся мой сернобык, который трусил мелкой рысцой, высоко задрав
рога. Я встал, чтобы свалить его на бегу – в прорези прицела он казался совсем
крошечным, – прицелился в шею, спустил курок, и сернобык упал, дрыгая
ногами, раньше чем я услышал треск пули, раздробившей кость. Вторым, еще более
удачным выстрелом я с очень далекого расстояния перебил ему заднюю ногу.
Я бросился было бежать, но затем из
осторожности перешел на шаг, чтобы сернобык не сбил меня, если вскочит и
пустится наутек. Однако он успокоился навеки. Свалился он так внезапно и пуля
поразила его с таким треском, что я испугался за целость рогов, но, подойдя,
обнаружил, что он был смертельно ранен первой пулей, угодившей ему в хребет, а
когда я перебил ему ногу, он упал. Подошли остальные, и Чаро всадил в сернобыка
нож, чтобы мясо можно было есть правоверным.
– Куда вы целились во второй раз? –
спросил Карл.
– Никуда. Взял чуть выше и вперед.
– Красивый выстрел, – заметил Дэн.
– Вечером он уже будет уверять, что
раздробил ему заднюю ногу намеренно и что это его излюбленный прием, –
вмешался Старик. – Вы никогда не слышали, как он разглагольствует на такие
темы?
В то время как М`Кола возился с головой
сернобыка, а Чаро разделывал тушу, подошел длинный, худой масай с копьем,
поздоровался и постоял немного на одной ноге, наблюдая за работой. Потом он
заговорил со мной, и я позвал Старика. Масай повторил то же самое Старику.
– Он спрашивает, будете ли вы еще
охотиться, – перевел Старик. – Ему нужны шкуры, но не шкуры
сернобыков. Они, по его мнению, ничего не стоят. Он спрашивает, не хотите ли вы
убить парочку конгони или антилопу. Их шкуры ему больше нравятся.
– Скажите ему, что этим я займусь на обратном
пути.
Старик торжественно перевел мои слова. Масай
пожал мне руку.
– Скажите ему, что он всегда может найти
меня в «Нью-йоркском баре», у Гарри, – продолжал я.
Масай сказал еще что-то и почесал одну ногу о
другую.
– Он спрашивает, зачем вы стреляли в
сернобыка два раза.
– Скажите ему, что, по обычаям нашего
племени, мы утром всегда убиваем дважды; днем мы убиваем только раз, а вечером
сами уже наполовину мертвы. И еще скажите, что он может найти меня в любое
время в Нью-Стэнли или у Toppa.
– Он спрашивает, что вы делаете с рогами.
– Скажите ему, что, по обычаям нашего
племени, мы дарим рога самым богатым друзьям. Еще скажите, что это очень
волнующее событие, и порой за некоторыми нашими соплеменниками гоняются люди с
незаряженными пистолетами. Скажите, что он может найти меня в моей книге.
Старик что-то сказал масаю, мы снова
обменялись рукопожатием и расстались самым дружеским образом. Сквозь туман мы
разглядели на дальнем краю равнины еще нескольких масаев, которые шли по
дороге, сильно сгибая колени, с коричневыми шкурами на плечах, с копьями,
поблескивавшими в утреннем свете.
Но вот мы уже в машине. Голова сернобыка
завернута в холщовый мешок, туши висят под крышей, очищенные от крови и пыли,
равнина кончилась, густой кустарник снова теснится у самой дороги, и мы катим
по красному песку, минуя гряду холмов, к маленькой деревушке Кибайя, где есть
беленькая гостиница, магазин и множество возделанных участков. Здесь Дэн сидел
однажды на стоге сена, поджидая, не придет ли какой-нибудь куду пастись на маисовое
поле, как вдруг появился лев и чуть не сцапал Дэна. С тех пор деревушка Кибайя
была для нас овеяна славными воспоминаниями, и поскольку прохлада еще держалась
и солнце не успело высушить росу, я предложил, для того чтобы деревушка стала
нам еще более памятна, распить бутылочку немецкого пива с серебряной фольгой
вокруг горлышка и черно-желтой этикеткой, на которой изображен всадник в
доспехах. Сказано – сделано. Затем, выяснив, что дорога впереди вполне
проезжая, мы попросили передать шоферам грузовиков, чтобы они следовали за нами
на восток, и, покинув историческую деревушку, двинулись к побережью, в царство
куду.
Все время, пока солнце поднималось к зениту и
жара усиливалась, мы ехали по местности, которую Старик охарактеризовал как
«миллион проклятых миль Африки». Кустарник подступал вплотную к дороге, образуя
непролазный, низкорослый подлесок.
– Здесь попадаются очень крупные
слоны, – сказал Старик. – Но охотиться на них нет никакой
возможности. Поэтому они такие здоровенные. Просто, не так ли?
После долгого путешествия по «стране миллиона
миль» замелькали сухие, песчаные, окаймленные кустарником равнины, которые
солнце превратило в настоящие пустыни с редкими островками растительности там,
где была вода: места эти, по словам Старика, напоминали северную пограничную
область Кении.
Мы высматривали темных, длинношеих
геренуков[14],
своими повадками удивительно напоминающих жуков-богомолов, и
мелких куду, которые, как мы слышали, водятся в этих пустынных местах; но
солнце стояло уже высоко, и все живое попряталось. Наконец дорога поползла
вверх, на низкие, синие от леса холмы, отделенные друг от друга целыми милями
редкого кустарника, а впереди огромные, точно горы, дыбились два крутых
лесистых холма. Они стояли по обе стороны дороги, и, подъехав к тому месту, где
красная полоса песка суживалась, мы встретили стадо во много сотен голов,
которое гнали на побережье скупщики скота из Сомали; главный скупщик шел
впереди, очень эффектный в своем белом тюрбане и национальном костюме, в руке
он нес зонтик, торжественно, как символ власти. Мы с трудом выбрались из стада,
миновали живописные рощицы, проехали между двумя холмами и на небольшом низком
плато, в полумиле от них, увидели глиняные, крытые тростником хижины туземной
деревни. Отсюда холмы казались очень красивыми, склоны их были покрыты лесом, а
выше виднелись известняковые обнажения, открытые прогалины и луга.
– Это здесь?
