Книга Зеленые холмы Африки, страница 48. Автор книги Эрнест Хемингуэй

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Зеленые холмы Африки»

Cтраница 48

Я весь вспотел и, надев плащ, который М`Кола захватил для меня, а уходя оставил на полянке, поднял воротник. Теперь я все поглядывал на солнце и беспокоился, что оно зайдет раньше, чем принесут фотоаппарат и кинокамеру. Но скоро в кустах послышался шум, и я крикнул, давая знать, где мы. М`Кола отозвался, слышно было, как они разговаривают и продираются сквозь кусты, а я, перекликаясь о ними, глядел на солнце, которое было уже у самого горизонта. Наконец я увидел их, крикнул М`Кола: «Живей, живей!» – и указал на солнце, но у них уже не было сил бежать. Они и так одолели бегом крутой холм и пробились через густые заросли. Когда я взял аппарат, открыл диафрагму до предела и навел объектив на куду, солнце освещало уже только самые верхушки деревьев. Я сделал полдюжины снимков и нацелил кинокамеру, пока куду перетаскивали на более освещенное место, затем солнце село, снимать стало невозможно, и я спрятал аппарат в футляр – на этом и кончились мои обязанности, с темнотой наступило блаженное безделье победителя; меня заботило только одно – надо, чтобы М`Кола, свежуя голову антилопы, не обкорнал «воротник».

М`Кола отлично управлялся с ножом, и мне всегда нравилось глядеть, как он свежует зверя, но сегодня, указав, где сделать первые надрезы – над копытами, в нижней части груди, почти у самого брюха, и на холке, – я отошел в сторону, потому что хотел сохранить куду в памяти таким, каким он предстал передо мной в первое мгновение, и побрел в сумерках ко второму куду. Когда следом пришли туземцы с фонарем, я подумал, что всегда либо сам свежевал свою добычу, либо смотрел, как это делают другие, и тем не менее помнил каждого зверя таким, каким увидел его живого. Значит, одно воспоминание не заслоняет другого, а сегодня меня просто лень одолела, и я стараюсь увильнуть от работы.

Я взял фонарь и стал светить М`Кола, пока он свежевал второго куду, и, невзирая на усталость, любовался, как всегда, его быстрыми, уверенными, точными движениями до самого конца, когда он, отогнув «воротник», разрубил хрящ, соединяющий череп с позвоночником, а потом, ухватившись за рога, отделил голову, с которой тяжело свисала кожа, влажно поблескивая в свете фонаря, озарявшего окровавленные руки и грязный защитный френч М`Кола. Вандеробо, Гаррик, Римлянин и его брат остались, чтобы при свете керосинового фонаря разделать тушу, а М`Кола с головой первого куду, Дед с головой второго и я с электрической вспышкой и двумя винтовками двинулись к лагерю.

В темноте Дед упал, и М`Кола засмеялся; потом шкура, которую он нес на голове, развернулась и покрыла ему лицо так, что он чуть не задохнулся. Мы с М`Кола расхохотались, и Дед тоже. Потом упал М`Кола, и смеялись мы с Дедом. Немного погодя я попал одной ногой в какую-то западню и шлепнулся ничком на землю, а вставая, услышал, как М`Кола фыркает и захлебывается от смеха, да и Дед тихонько хихикает.

– Что это, комедия Чаплина? – сердито сказал я по-английски. Но оба они продолжали тихонько посмеиваться у меня за спиной. Наконец после кошмарного пути через лес мы увидели свой костер, и М`Кола, казалось, был очень доволен, когда Дед упал, пролезая в темноте сквозь колючую изгородь. Только когда я посветил ему фонарем, указав пролом в изгороди, он встал, ругаясь, и с трудом поднял свою ношу – голову куду.

Когда мы подошли к костру и Дед положил череп куду около хижины, я увидел, что лицо у него в крови. М`Кола, тоже положив свою ношу, указал на Деда и со смехом затряс головой. Бедный Дед совершенно обессилел, лицо было все исцарапано, покрыто грязью и кровью, но он благодушно посмеивался.

– Бвана упал, – проговорил М`Кола и изобразил, как я повалился на землю. Оба фыркнули.

Я шутливо замахнулся на него и сказал:

– Шенци!

Он снова изобразил, как я падал, но тут появился Камау. Он вежливо и почтительно пожал мне руку, сказал: «Хорошо, бвана! Очень хорошо, бвана!» – потом подошел к головам; глаза у него заблестели, он встал на колени и, поглаживая рога куду, ощупывая уши, затянул ту же монотонную песню, похожую на вздохи: «Ооо-ооо!», «Иии-иии!» – что и М`Кола.

Я вошел в палатку и в темноте – фонарь мы оставили в лесу свежевальщикам – умылся, снял мокрую одежду, затем, порывшись в рюкзаке, достал пижаму и купальный халат. Выйдя к костру переодетый, я положил мокрую одежду и башмаки у огня, и Камау развесил все на жердях, а башмаки, каждый в отдельности, надел на колья, которые воткнул в землю на некотором расстоянии от огня, чтобы кожа не покоробилась.

Я присел на бачок, прислонясь спиной к дереву, а Камау принес бутылку и налил мне в кружку виски, я добавил туда воды из фляги и стал пить, глядя в огонь, ни о чем не думая, в полном блаженстве, чувствуя, как тепло разливается по телу и под влиянием виски все во мне расправляется, как расправляют смятую простыню, ложась в постель; Камау тем временем принес банки с консервами и спросил, что приготовить на ужин. У нас было три банки особого «рождественского» фарша высшего качества, три банки лососины и три – с консервированным компотом, а еще много шоколада и коробка рождественского пудинга, тоже высшего качества. Я велел унести все, недоумевая, зачем Кэйти положил нам фарш. А пудинг этот мы тщетно искали и не могли найти вот уж целых два месяца.

– Где мясо? – спросил я.

Камау принес толстое жареное филе газели, которую Старик подстрелил, когда охотился на дальнем солонце, и хлеб.

– А пиво?

Он принес одну из больших литровых бутылок немецкого пива и откупорил ее.

На бачке было не очень удобно сидеть, поэтому я разостлал свой плащ около костра, где земля уже подсохла, вытянул ноги и прислонился спиной к деревянному ящику. Дед поджаривал мясо, насадив его на прут. Этот отборный кусок он принес, завернув в полу своей тоги. Вскоре один за другим появились и остальные туземцы с мясом и двумя шкурами; я лежал на земле, потягивая пиво и глядя в огонь, а они оживленно болтали и жарили на прутьях мясо. Становилось прохладно, ночь была ясная, пахло жареным мясом, дымом, сырой кожей от моих башмаков, и ко всему этому присоединялся запах нашего милого вандеробо, который сидел на корточках неподалеку от меня. Но я еще живо помнил приятный запах куду, лежавшего в лесной чаще.

Каждый туземец насадил для себя на вертел большой кусок или несколько маленьких кусочков: они все время поворачивали прутья и, не переставая болтать, следили, как жарится мясо. Из хижин вышли еще двое незнакомых мужчин и с ними тот мальчик, которого мы видели днем. Я ел кусок жареной печени, который снял с одного из вертелов вандеробо-масая, и недоумевал про себя, куда же девались почки. Печенка была замечательно вкусная. Я как раз размышлял, стоит ли встать, чтобы взять словарь и спросить насчет почек, когда М`Кола сказал:

– Пива?

– Что ж, давай.

Он принес бутылку, и я залпом осушил ее до половины, запивая жареную печенку.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация