Менты уехали, а через пару часов таксисты пришли на поклон. Их представлял пышногривый. Карина уже знала, как его зовут.
К летнему кафе Боря приближался с опаской, от Карины остановился на таком расстоянии, чтобы она не смогла достать его ногой, и начал издалека:
— Это, мы наказали Костю.
Карина выразительно повела бровью. Дескать, какого Костю они наказали?
— Ну, он тебя позавчера обидел. Он больше с нами не работает… И по чирику мы не берем, по пятерке берем…
— Короче! — раздуваясь от важности, поторопил его Шах.
— Штраф мы платить не будем, — опустив голову, с опаской сказал Боря.
— Ты в этом уверен? — вспылил Кобзарь.
Карина осадила его взглядом. Дескать, все правильно, спуску мужикам давать нельзя, но пока еще рано гнать волну.
— Ну, пятьсот рублей — это слишком…
— А триста в день? — спросила она.
— Тоже много. Если по триста платить, то никто здесь работать не станет.
— Ну, давай, попробуем, посмотрим.
— Не надо пробовать… Мы по сто рублей платить можем…
— С каждого? — хлестко спросила Карина.
— Нет, со всех! — вздрогнул Боря.
— Двести в день, и никаких проблем. Иначе останетесь без машин… Сказать, в каком гараже ты машину ставишь? Гаражно-строительный кооператив номер пять, улица Розы Люксембург. Прямо в гараже машина и сгорит. Сама по себе. Контакты замкнутся, и все… Не веришь?
— Э-э… — с бледным видом промычал Боря.
— Все очень серьезно, мужик. Мы с вас не слезем, и не надейся….
— Ну, хорошо, я с мужиками поговорю.
— Это время, — покачала головой Карина. — Через время дороже будет. Давай иди с мужиками поговори.
— Э-э, ну, хорошо, пусть будет двести…
— Давай.
— Что давай? — не понял Боря.
— За вчера двести, за сегодня двести. Итого четыреста… Десять минут у тебя. Пошел!
— Ты что, не понял? — вскочил со своего места Кобзарь.
Пышногривый пугливо кивнул и направился к своим — собирать дань. Уже через час братва уносила с собой четыреста рублей. Это были не просто деньги. Это было событие, которое ставило крест на беспричинных драках с «южанами» за место на дискотеке. Драки будут, но за место «под большим солнцем».
Глава 3
Перестройка, гласность, ускорение… Оказывается, это далеко не пустые слова. Перестраиваются люди, кооперативы открывают, джинсу шьют, в открытую ею торгуют, никого не стесняясь. Раньше за фарцу сажали, а сейчас это называется предпринимательством. Вот тебе и гласность. Темпы продаж растут, а вместе с ними расширяются и барахолки. Вот тебе и ускорение…
Так называемый «черный рынок» из парка перекочевал вдруг на пустырь между домами на Пролетарской улице. Сеткой участок огородили, длинные столы поставили, и теперь по выходным здесь шла бойкая торговля. Да и в будние дни на этой точке можно было прибарахлиться. Раньше народ в Москву на Рижский рынок ломился, а сейчас те же джинсы, кроссовки, футболки и прочий фильдеперс можно было купить в самом поселке. Люди в Тяжмаше жили небедные, потому деньги на «Пролетарке» крутились немалые. И кооператоры себя неплохо чувствуют. А почему? Да потому, что некому здесь дичь отстреливать. Воры по карманам шарят, им большего не надо. «Южане» рады тому, что подмяли под себя поселковую дискотеку. Они там себя королями чувствуют, и это для них вершина счастья. Зато «северяне» уже вошли во вкус легких денег. Железнодорожная станция уже под ними — со всем частным таксопарком и кооперативными кафешками. На очереди — барахолка на Пролетарской.
— Почем? — развесив на руках джинсовую куртку, спросила Карина.
Неплохая куртка, модная, пошита хорошо, строчки крепкие. Ярлык заморский на ней, но видно, что не фирма. «Made in USSR» в самопальном исполнении.
— Сто пятьдесят, — сквозь губу процедил широколобый мужик с нездоровым красным цветом лица.
— Я для брата, — кивком показала на Панаса Карина.
Задача у Эдика простая — стоять рядом с ней и делать глупый вид. Что называется, человек на своем месте.
— Да мне какая разница? — скривился кооператор.
— Эдик у меня в горячем цеху работает. Сто пятьдесят рэ в месяц получает.
— Это не мои проблемы, — начал раздражаться мужик.
— А ты такую куртку за день шьешь. Или даже за полдня.
— Девушка, проходите, не мешайте работать.
— А чего так грубо? — возмутилась Карина. — Люди в горячих цехах на страну работают, а ты с них месячную зарплату за какую-то говенную куртку дерешь! Не стыдно?
— Девушка, я сейчас милицию позову!
Пароход и Слон только этого и ждали:
— Что такое, гражданин?
С красной повязкой на руке Пароход карикатурно напоминал Моргунова из «Операции „Ы“».
— Да вот, работать мешают, — повелся продавец.
— А разрешение на работу есть? — насел на него Слон. — А лицензия? А справка из налоговой?..
Ничего такого у кооператора не было.
— Нет у меня справки. Но налоги я плачу! В налоговой инспекции можете узнать!
— С чего ты платишь? С одной куртки? А продаешь сколько? Мы за тобой давно уже наблюдаем, мужик. Знаем, сколько и чего ты продаешь. Поверь, в налоговой тебя за яйца подвесят! — оскалился Слон.
— В переносном смысле подвесят, — улыбнулась Карина. — А мы в прямом смысле это сделаем… Не веришь?
Наконец-то до мужика дошло, что это наезд.
— Э-э… Ну-у… Ну, хотите, я за так отдам вам эту куртку?
— А чего ты заколотился? — хищно сощурилась Карина. — Куртку нам сдаешь… Что, с налогами не чисто, да?
— Да нет, нормально там все, — страдальчески скривился кооператор.
— Ну и хорошо, если нормально. Сейчас мы с тебя двести «рябчиков» снимем. Считай, что это грабеж. Можешь в ментовку обратиться, если у тебя с налоговой все нормально. Давай обращайся. А мы докажем, что там у тебя не все нормально. И «штуку» с тебя за свои труды снимем. Ну, а если бодаться будешь… Слон!
Слон вдруг резко поднял вверх две руки, сцепленные в замок, и с силой опустил их на прилавок. Две доски тут же проломились с устрашающим хрустом.
— А если он тебя так по голове ударит?
— Э-э, я все понял… Но двести много, я сегодня только одну куртку продал…
— Одну куртку, — кивнула Карина, — и три пары джинсов… А может, и больше. За всем же не уследишь, да? А мы следим, мы все видим. Хочешь, мы тебя на процент от прибыли поставим?
Мужик вздохнул и полез в карман за деньгами. Но Карина этого как будто не заметила. Она примерила куртку на Панаса. Тютелька в тютельку, что называется. Пусть носит, пусть помнит ее доброту. Что-то Шах и Кобзарь одеяло на себя тянуть стали, как бы не пришлось сцепиться за ними в борьбе за власть. Поэтому и заручалась она поддержкой Панаса. Он хоть и туповат, но в союзе с ним спокойней. К тому же тупость его только на руку: чем тупее человек, тем он преданнее…
