– Еще один большой кувшин, – сказал я официанту.
– Сейчас, дон Эрнесто. Я уже приготовил.
К нашему столику подошел хозяин.
– Не желаете ли бифштекс? – спросил он. – У
нас сегодня отличные бифштексы.
– Приберегите их к обеду. А нет ли спаржи?
– Отличная спаржа. Из Аранхуэса.
– Завтра нам предстоит коррида в Аранхуэсе, –
сказал я.
– Как поживает Антонио?
– Очень хорошо. Он выехал из Севильи вчера вечером. А
мы сегодня утром.
– Как было в Севилье?
– Так себе. Быки дрянные.
– Вы будете здесь ужинать с Антонио?
– Вряд ли.
– На всякий случай я оставлю для вас отдельный кабинет.
В прошлый раз все были довольны?
– Очень.
– Желаю удачи в Аранхуэсе.
– Спасибо, – сказал я.
В Аранхуэсе нас ждали одни неудачи, но у меня не было
никаких дурных предчувствий.
Накануне, в то время, когда Антонио выступал в Севилье, Луис
Мигель вместе с Антонио Бьенвенида и Хаиме Остосом выступал в Толедо. Все
билеты были проданы. Самые дорогие места заняла публика, приехавшая из Мадрида,
много собралось друзей и поклонников Луиса Мигеля. День выдался пасмурный,
дождливый, быки были крупные, более или менее храбрые, но с подпиленными, как
утверждали очевидцы, рогами. Луис Мигель хорошо работал с первым быком, со
вторым еще лучше. За отличную работу с этим быком он отрезал одно бычье ухо, и
если бы он удачнее всадил шпагу, ему досталось бы и второе.
Я очень жалел, что мне не довелось видеть выступление Луиса
Мигеля, тем более что и назавтра мы не могли попасть в Гренаду на бой быков с
его участием. Таково уж было расписание коррид, но я знал, что вскоре положение
изменится. Я запасся списком всех объявленных выступлений и Луиса Мигеля и
Антонио, из которого явствовало, что в ближайшее время им предстояло выступать
в тех же городах и в тех же фериях. Мало того – им предстояло выступать в одни
и те же дни и, значит, соперничать друг с другом. А пока что я следил за
успехами Мигеля, насколько это было возможно, по рассказам тех зрителей, чьим
суждениям я доверял.
В Аранхуэсе 30 мая стояла хорошая для боя быков погода.
Дождь кончился, и солнце пригревало свежевымытый город. Деревья зеленели,
мощеные улицы еще не успели покрыться пылью. Понаехало много крестьян из
окрестных деревень – они разгуливали по городу в черных куртках и серых штанах
из жесткой полосатой материи – и довольно много мадридцев. Мы уселись на
террасе старомодного кафе в тени деревьев, смотрели на реку, на катера и лодки.
Река потемнела и вздулась от дождя.
Потом наши гости отправились осматривать королевский парк на
берегу реки, а мы с Биллом пошли через мост к старому отелю «Делисиас»
повидаться с Антонио и взять билеты у его служителя Мигелильо. Я заплатил
Мигелильо за четыре билета в первом ряду, сказал молодому испанцу, который
подрядился написать серию очерков об Антонио для мадридской газеты, чтобы он не
приставал сейчас к Антонио, а дал ему отдохнуть, причем объяснил, почему это
нужно, потом подошел к кровати поговорить с Антонио, намереваясь уйти как можно
скорей и тем подать хороший пример другим.
– Вы поедете прямо в Гренаду или переночуете
где-нибудь? – спросил Антонио.
– Я думаю ночевать в Мансанаресе.
– В Байлене лучше, – сказал он. – Хочешь, я
поведу вашу машину до Байлена, там мы пообедаем, а по дороге поболтаем. Потом я
пересяду в «мерседес» и буду спать до самой Гренады.
– Где мы встретимся?
– Здесь, после боя.
– Ладно, – сказал я. – До скорого.
Он улыбнулся, и я понял, что чувствует он себя хорошо и
очень уверенно.
Я убедил Марино Гомеса Сантоса, юного корреспондента
«Пуэбло», уйти вместе с нами. Мигелильо устанавливал портативное церковное
оборудование. Он поставил лампаду и образ божьей матери на туалетном столике
подле прислоненного к стене массивного кожаного футляра со шпагами.
Когда мы шли посыпанной гравием дорожкой к мощеному двору
отеля, забитому машинами, я вдруг услышал грохот и, обернувшись, увидел лежащий
на боку мотороллер. Люди сбегались к водителю, который, видимо, сильно
расшибся. Но девушку, сидевшую позади водителя, выбросило на середину мостовой.
Я подбежал к девушке, поднял ее и держал на руках все время, пока мы ловили
машину, чтобы отвезти ее в больницу. Но все машины, видимо, были заняты другими
делами. Я боялся, что у нее повреждено основание черепа. Крови было немного, и
я нес девушку очень бережно, стараясь не повредить ей и в то же время не
запачкать кровью свой костюм. Мне не жаль было костюма, но несчастье,
случившееся с девушкой, само по себе служило достаточно дурным
предзнаменованием, недоставало еще, чтобы я в таком виде сидел в первом ряду
перед ареной боя быков. Наконец мы достали машину, передали девушку в надежные
руки, и ее повезли в больницу. Потом мы сошлись с нашими гостями в ресторане на
набережной. Меня очень огорчало, что несчастье с девушкой случилось в день
открытия фиесты, и тягостно было вспоминать ее посеревшее, запыленное
полудетское лицо. Я беспокоился, не повреждена ли черепная коробка, и мне было
стыдно, что все время, пока я нес девушку на руках, я думал не только о ней, но
и о том, как бы не выпачкаться в крови.
Вокруг небольшого, старинного, чудесного, неудобного,
обветшалого цирка подсыхала грязь. Мы вошли, разыскали свои места и уселись,
глядя на желтеющий так близко песок.
