Чикуэло-второй заслуженно пользовался любовью зрителей. Он
был свой для них, и он показывал им то, что они привыкли считать настоящим боем
быков, и показывал в работе с полноценным быком. Для этого требовалось везенье,
а также мастерство и абсолютная храбрость. Когда он вонзил шпагу в первый раз,
она наткнулась на кость, но со второго удара вошла до отказа, и, опираясь на
эфес, он стоял почти между рогами, пока мертвый бык не рухнул на песок.
Президент присудил ему оба уха, и он, сдержанно улыбаясь,
обошел арену. Мне приятно мысленно видеть его таким, каким он был в то лето, и
ни к чему думать о том, что случилось, когда счастье изменило ему.
Хаиме Остос в тот день выступал плохо. Правый глаз у него
был подбит, сильно заплыл и слезился. Остос едва видел им и то и дело протирал
его. Он, как всегда, очень старался и работал хорошо, но из-за поврежденного
глаза убить быка ему удалось с трудом.
Второй бык Антонио был красивый, с черной, лоснящейся
шкурой, с отличными рогами и храбрый. Он стремительно выбежал на арену, и я
понял, что Антонио хочет сразу перехватить его. Как только Антонио ступил на
песок, держа плащ наготове, из рядов на солнечной стороне, слева от нас,
выскочил матадор-любитель – ловкий, красивый парень в кепке, светлой рубашке и
синих штанах, перемахнул через барьер и растянул перед быком мулету. Феррер,
Хони и Хуан – бандерильеро Антонио – кинулись к нему, чтобы увести и передать
полиции, прежде чем бык забодает его и тем самым станет негодным для боя, но
парень, пользуясь естественной живостью быка, успел все же проделать несколько
эффектных пассов, в то же время увертываясь от троих быстроногих
преследователей, спешивших убрать его с арены. Ничто не может так быстро и
непоправимо испортить быка для работы матадора, как внезапное вмешательство со
стороны.
Каждый пасс матадора – урок для быка, и искусный матадор не
делает ни единого взмаха плащом, который не имел бы определенной цели. Если бык
кого-то забодает в самом начале боя, тем самым рушится основная предпосылка
профессиональной корриды: матадор – первый пеший человек, с которым бык
сталкивается на арене. Но я смотрел на Антонио, и видел, как он следит за
ловкой работой парня, и понял, что Антонио ничуть не обеспокоен, хотя это
вмешательство и грозило ему провалом. Он изучал быка и с каждым его движением
лучше узнавал его.
Наконец Хони и Феррер схватили парня, и он покорно вернулся
к барьеру, Антонио, с плащом в руках, подбежал к нему, что-то быстро проговорил
и крепко обнял. Потом он вышел на середину арены и занялся быком. Теперь он
знал его, успел изучить досконально.
Первые вероники Антонио – плавные, медлительные – были
образцом изящества. Зрители чувствовали, что сейчас они видят работу, какой
никогда не видели, и что в ней нет фальши. Никогда не бывало, чтобы матадор не
только простил, но и обласкал человека, который легко мог испортить ему быка, и
теперь они оценили по достоинству все то, что видели, когда Антонио работал с
первым быком, но чего тогда не оценили. Никто еще с таким совершенством не
действовал плащом, как Антонио в тот день. Он подвел быка к пикадору – одному
из братьев Салас – и сказал:
– Береги его и делай то, что я велю.
Бык, сильный и храбрый, почувствовав укол метко нацеленного
копья, стремительно кинулся на лошадь; Антонио увел его плащом и опять проделал
несколько плавных, размеренных вероник. При втором уколе копьем бык опрокинул
лошадь и прижал пикадора к доскам барьера.
Хуан, брат Антонио и его главный бандерильеро, настаивал,
что нужно еще раза два заставить быка кинуться на лошадь, чтобы утомить мускулы
шеи, тогда голова опустится ниже и легче будет убить его.
– Не учи меня, – сказал Антонио. – Он нужен
мне такой, какой есть.
Антонио знаками испросил у президента разрешения перейти к
бандерильям. После того как в быка вонзили одну-единственную пару бандерилий,
он испросил разрешения опять вернуться к мулете.
Мулетой он действовал так мягко, просто и пластично, что
каждое движение его казалось изваянным. Он проделал один за другим все
классические приемы, а затем постарался еще изощрить их, придать им еще большую
чистоту линий и вместе с тем увеличить риск, слегка придвигая локоть к
туловищу, чтобы как можно ближе пропустить быка мимо себя. Бык был крупный, неиздерганный,
сильный и храбрый, с хорошими рогами, и Антонио показал публике совершенный
образец классической фаэны.
Когда работа с мулетой была окончена и оставалось только
убить хорошо подготовленного быка, Антонио вдруг точно с ума сошел. Он начал
проделывать показные трюки в духе Манолето, какие только что проделывал
Чикуэло, второй матадор, словно хотел сказать публике, что если уж такая работа
ей по вкусу, то пусть посмотрит, как это нужно делать. Он стоял против быка в
том месте арены, где последний бык, кидаясь на лошадь пикадора, взрыхлил песок.
Когда Антонио, повернувшись спиной к быку, делал так называемую гиральдилью,
бык оступился, его правая задняя нога заскользила и правый рог вошел в левую
ягодицу Антонио. Нет более прозаического и в то же время более опасного места
для раны, и Антонио знал, что сам навлек на себя беду, знал, что рана тяжелая,
что, быть может, у него не хватит сил убить быка и загладить свой промах. Бык
сильно ударил его – я видел, как вошел рог, как подбросило Антонио. Но он
удержался на ногах и не упал. Он прижался поясницей к красным доскам барьера,
словно пытаясь остановить кровь, струёй бежавшую из раны. Я смотрел только на
Антонио и не видел, кто увел быка. Маленький Мигелильо первым перепрыгнул через
барьер и уже поддерживал Антонио под руку, когда Доминго Домингин и брат
Антонио, Пепе, выскочили на арену. Все видели, что рана серьезная, все трое –
антрепренер, брат и служитель – вцепились в него, пытаясь увести его в лазарет.
Антонио яростно стряхнул их с себя и сказал Пепе:
– И ты смеешь носить имя Ордоньес?
Он пошел к быку, истекая кровью и кипя от ярости. Я уже и
раньше видел, как он злится на арене, – очень часто во время работы,
безотчетно упиваясь боем, он вместе с тем чуть не задыхался от злости. Сейчас
он решил убить быка, убить так, что лучше нельзя, и он знал, что должен сделать
это как можно скорей, пока он не изошел кровью и не потерял сознания.
Он поставил быка перед собой, низко, очень низко опустил
мулету, нацелился, всадил шпагу в самую высокую точку между лопатками быка и
выпрямился над правым рогом. Потом он поднял руку и приказал быку принять
смерть, которую он, Антонио, вложил в него.
