Он начал с того, что, прыгая в воду, ловил теннисный мяч
одной рукой. Научившись делать это без промаха, он стал ловить по мячу в обе
руки. Хотч отличался необычайно быстрой реакцией, а руки у него были сильные и
ловкие, и мы все трое – он, Антонио и я – забавлялись тем, что бросали друг в
друга всем, что попадется. Если во время пикника кому-нибудь из нас требовалась
соль, ему бросали солонку. Если кто-нибудь хотел выпить, в него летела бутылка.
Мы бросали решительно все и уже изобрели способ, который позволил бы нам
бросать на стол стакан вина, не пролив ни капли, как вдруг пришел конец и
веселью, и беззаботным завтракам, и долгим уютным обедам, и крепкому
освежающему сну после купания – наступил канун боя. Никто и словом не
обмолвился о предстоящей корриде, пока Антонио не сказал:
– Одеваться я завтра буду в городе, в отеле.
Это была одна из величайших коррид, когда-либо виденных
мною. И Луис Мигель и Антонио отнеслись к предстоящему бою как к важнейшему
событию в своей жизни. Рана, полученная Мигелем в Валенсии, так счастливо
оказавшаяся менее тяжелой, чем думали в первую минуту, вернула ему уверенность
в себе, поколебленную фантастическим мастерством Антонио и его поистине львиным
бесстрашием.
Антонио был ранен в Пальма-де-Мальорка, и это убеждало Луиса
Мигеля, что Антонио тоже уязвим, а его работу с последним быком в Валенсии Луис
Мигель, к счастью, не видел. Думается мне, что если бы видел, то отказался бы
от соперничества. Луису Мигелю деньги были не нужны, хотя он очень любил деньги
и то, что на них можно купить. Самое главное, к чему он стремился, – это
уверенность, что он величайший из ныне живущих матадоров. На самом деле он уже
не был первым, но он был вторым, и в тот день он был подлинно велик.
Антонио ждал боя с той же уверенностью в своих силах, с
какой выступал в Валенсии. То, что произошло на Мальорке, не имело значения. Он
допустил небольшую ошибку, больше этого не случится, а потому обсуждать ее со
мной не стоит. Он рассказал бы мне, если бы я спросил его, но я не спрашивал.
Как всякий профессиональный матадор, он, по крайней мере, один раз в сезон
совершает ошибку – это и произошло в Аранхуэсе. Так как он работает почти
вплотную к быку, и работает честно, подвергая себя реальной, а не мнимой
опасности, то малейшую его ошибку немедля исправляет своими рогами бык. Так как
у быков, с которыми он имеет дело, рога не подпилены, то эти быки не лишены
способности измерять расстояние, и такой бык может всадить рог, куда пожелает.
Поэтому Антонио находил вполне нормальным, что за каждую ошибку он
расплачивается раной и попадает в больницу. Он этого ждал и принимал как должное.
Но, работая, как работает он, ошибаться нельзя. Это он знал. Он совершил
небольшую ошибку, понял ее и от души радовался, что она обошлась ему так
дешево. Он уже давно решил, что он лучший матадор, чем Луис Мигель. Он доказал
свое превосходство в Валенсии, и ему не терпелось снова доказать его в
сегодняшнем бою.
Бык, которого убил Луис Мигель, был уже третьим быком,
убитым с одного удара. Бык попался нелегкий, и Мигель провел бой превосходно.
Он снова обрел умение владеть шпагой и вместе с умением – былую веру в себя. Он
подошел к барьеру, снисходительно улыбаясь, и, скромно взяв в руки оба уха и
хвост, сделал круг по арене. Прибавьте к этому аплодисменты, музыку и громкое
жужжание голосов, не умолкавшее в течение всей корриды. Я заметил, что Луис Мигель
осторожно ставит правую ступню, которую отдавил ему его первый бык, впрочем, он
этого и не скрывал. Я знал, что правая нога у него болит и он не вполне на нее
полагается. Работал он изумительно, и я безмерно восхищался им.
Теперь уже четыре быка были убиты с первого удара, и с
каждым быком коррида становилась все более блистательной. За четвертого быка
Антонио присудили оба уха, хвост и кусок ноги с копытом. Он обошел арену весело
и беззаботно, словно мы все еще резвились у нашего плавательного бассейна.
Когда он проходил мимо, я сказал ему: «Брось копыто Хотчу», – и Антонио,
поравнявшись с его местом, высоко подкинул бычью ногу, и Хотч поймал ее одной
рукой. Публика шумно вызывала Антонио, и он пригласил Луиса Мигеля и дона Хуана
Педро Домека, которому принадлежали быки, выйти вместе с ним.
Очередь теперь была за Луисом Мигелем. Начал он с larga
cambiada, то есть, стоя на коленях, подпускал к себе быка так близко, что при
каждом взмахе плаща кончик рога почти касался его груди. Бык оказался отличным,
и Луис Мигель умело воспользовался этим. Пикадоры хорошо подготовили быка, и
Луис Мигель велел поторопиться с бандерильями. Когда он подошел к барьеру, я
заметил, что лицо у него очень усталое, но он не обращал внимания на свое
самочувствие, не позволял себе хромать и работал со страстным увлечением,
словно новичок, только вступающий на поприще матадора.
К концу боя Луис Мигель увел быка на середину арены и
проделал классические пассы, держа мулету в левой руке. Чувствовалось, что он
очень устал, но работал он уверенно и хорошо. Показав две серии по восемь
натурале в самом изысканном стиле, он переложил мулету в правую руку – и
тут-то, при очередном повороте, обходя Луиса Мигеля со спины, бык поднял его на
рога. С того места, где я стоял, облокотясь на барьер, мне показалось, что Луис
Мигель взлетел вверх футов на шесть, если не больше. Он грохнулся головой,
раскинув руки и ноги, мулета и шпага отлетели в стороны. Бык подступал к нему,
стараясь вогнать в него рог, но дважды промахнулся. Все участники боя бросились
к Мигелю, размахивая плащами, и на этот раз его брат Пепе, перескочив через
барьер, оттащил его от рогов.
Он не пролежал и двух минут. Рог не вошел в него, а только
поддел его, пройдя между ног, и он был невредим.
Луис Мигель махнул рукой, приказывая всем отойти, и как ни в
чем не бывало продолжал прерванную фаэну. Он повторил тот пасс, во время
которого бык поддел его рогом, потом повторил еще раз, как будто хотел
преподать урок и себе и быку. Потом он проделал другие приемы, точно и
отчетливо, словно бык и не подкидывал его. Затем он показал более эффектную и
менее опасную работу. Публике это понравилось больше. Но он работал без обмана
и без трюков вроде разговора по телефону. Убил он превосходно, вонзив шпагу
уверенно и четко, словно никогда в жизни он не убивал иначе, как с первого
удара. Ему достались те же трофеи, что и Антонио, и он заслужил их. Он сделал
круг по арене, припадая на одну ногу – теперь, когда нога одеревенела, он уже
не мог скрывать хромоту, – и вышел раскланиваться на середину, позвав с
собой Антонио. Президент распорядился, чтобы и мертвого быка провезли вокруг
арены.
Пять быков уже были убиты пятью ударами шпаги. Когда
появился последний бык и стихли аплодисменты, Антонио подошел к нему и начал
свою плавную, размеренную, колдовскую работу плащом. Каждое его движение
публика встречала восторженными криками. Он стоял неподвижно и прямо, только
руки его медленно поднимали плащ, и публика наслаждалась зрелищем, не понимая
его работы и не разбираясь в ней, но зная, что так он работает всегда, если бык
воинственный и храбрый.
