– Не думайте о деньгах, – сказал Антонио, после
того как я перевел ему слова Хотча. – Забудьте про союз и прочие
меркантильные дела. Думайте только о том, как великолепно вы будете выступать и
о том, как мы гордимся вами и надеемся на вас.
В конце концов я ушел от них и спустился вниз, к остальной
компании.
Когда они сошли с лестницы, лицо у Антонио, как всегда перед
боем, было суровое, замкнутое, сосредоточенное, и взгляд его ничего не выдавал
посторонним. По веснушчатому лицу Хотча – лицу заядлого бейсболиста – его можно
было принять за бывалого новильеро, впервые выступающего в качестве матадора.
Он мрачно кивнул мне головой. Никто бы не подумал, что он не тореро, и костюм
Антонио сидел на нем безукоризненно.
Когда мы, войдя в цирк, остановились под аркой у выбеленной
кирпичной стены перед красными воротами, Хотч, который стоял между Антонио и
Луисом Мигелем, был просто великолепен на фоне белой штукатурки. Антонио уже
был весь во власти предстоящего боя и приводил себя в обычное перед выходом
состояние абсолютной внутренней пустоты. Для Луиса Мигеля последние минуты
перед открытием ворот давно были трудными. Они стали труднее после Малаги.
Кто-то подошел ко мне и спросил:
– Кто sobre-saliente?
– Эль Пекас, – ответил я.
– А-а, – спрашивавший кивнул головой.
– Sierte[6], Пекас, – сказал я Хотчу.
Он слегка наклонил голову. Он тоже старался привести себя в
состояние внутренней пустоты.
Я прошел по кальехону до того места, где Мигелильо и его
помощник раскладывали боевые плащи и шпаги, закрепляли мулеты на деревянных
древках. Я отхлебнул воды из кувшина, огляделся и увидел, что на трибунах много
свободных мест.
– Как Пекас? – спросил Мигелильо.
– Молится в часовне о благополучии других
тореро, – ответил я.
– Смотрите за ним, – сказал Доминго
Домингин, – любой бык может кинуться.
– Идут, – сказал я. Парадное шествие началось.
– Настоящий тореро. Доминго никогда не выглядел так на
арене, – сказал кто-то, но Доминго не слышал. Мы все смотрели на Пекаса. В
осанке его было ровно столько скромности и спокойной уверенности в себе,
сколько нужно. Я перевел взгляд на Луиса Мигеля – не хромает ли он? Нет, он не
хромал. Он ступал твердо и уверенно, но лицо его омрачилось, когда он увидел
пустые места на трибунах. Антонио вышел на арену с видом победителя. Он тоже
увидел пустые места, но остался равнодушен.
Хотч зашел за барьер и остановился возле меня.
– Что я теперь должен делать? – спросил он
вполголоса.
– Стойте возле меня, делайте умное лицо, изображайте
готовность, но без нетерпения.
– Мы с вами знакомы?
– Более или менее. Я видел вашу работу. Но мы не
приятели.
На арену вышел первый бык Луиса Мигеля. Из трех доставшихся
ему быков – низкорослого, среднего и крупного, – он для первого боя выбрал
среднего. Мигель работал плащом, и больная нога, видимо, не мешала ему.
Публика награждала аплодисментами каждую веронику.
– Присмотритесь к быку, – сказал я Хотчу.
– По-моему, он недурен.
– Какие-нибудь изъяны?
– Ужасно длинные рога.
– Отсюда они всегда кажутся длинными, – сказал я.
– А не слишком усердствуют пикадоры?
– Слишком.
– Зачем?
Хотч говорил тихо, не шевеля губами.
– Его усмиряют для Мигеля, потому что он еще не совсем
оправился от ушибов в Малаге. У него не хватит силы в ногах, чтобы справиться с
ним. Для боя быков нужны надежные ноги.
– Запомню, – сказал Хотч.
– А как ваши ноги?
– Трясутся, но я держусь.
Луис Мигель делал пассы мулетой прямо напротив нас. Сперва
он работал хорошо, в строгом стиле, потом еще лучше, наконец,
превосходно, – но тут бык, ослабевший от чрезмерного усердия пикадоров,
начал сдавать. Они выпустили из него много крови, но утомить мускулы шеи не
сумели.
– Что вы сейчас можете сказать о быке?
– Он устал, и ему надоело.
– Теперь Мигелю придется самому наступать, а он не
надеется на свои ноги.
– Уж скорей бы убивал, – сказал Хотч.
Он был прав. Но Луис Мигель убил только с седьмого раза, и
то ему пришлось прикончить быка двумя ударами дескабельо.
– Почему так получилось? – спросил Хотч.
– По многим причинам, – сказал я. – Отчасти
виноват бык, отчасти – Мигель.
– Может, он опять не сможет убивать, как уже было?
– Не знаю. Правда, бык ему не помогал, но он не сумел
ни опустить мулету достаточно низко, ни вонзить шпагу как следует.
– А почему трудно низко опустить мулету?
– Опасно для жизни.
– Понятно, – сказал Хотч.
Первый бык Антонио уже вышел на арену, и он демонстрировал
свое прославленное уменье владеть плащом. Но быка он выбрал самого
низкорослого, и зрители не принимали всерьез работу с ним. Быки принадлежали
Арелиано Гамеро Сивикос из Саламанки и были неравноценны по качеству. Два
низкорослых, один очень крупный и три средних. Даже Антонио заметил, что
зрители не принимают быка всерьез, когда взял в руки мулету и начал показывать
подлинно классические приемы; тогда он перешел на стиль Манолето, при котором
любой бык кажется опасным, и проделал весь выработанный Манолето репертуар,
поглядывая на публику каждый раз, как бык проскакивал под мулетой.
– Первый раз вижу, чтобы он так работал, – сказал
Хотч.
– Публика это любит, и он показывает ей, как легко это
делается. Я уже это раз видел, когда он выступал в Кордове, родном городе
Манолето. Он смеется над публикой, но она этого не понимает.
– Публике это очень нравится, – сказал
Хотч. – Он мог бы всегда так работать.
– Он не хочет. Такая работа его не радует. Это всего
только трюк.
– Полезный трюк, – сказал Хотч.
Антонио убил быка с первого удара, взяв чуточку слишком
низко и в сторону, и ему присудили ухо.
