Второй бык Луиса Мигеля был крупный и очень сильный. Первым
же ударом рогов он опрокинул лошадь, и пикадоры старались вовсю, чтобы ослабить
его и умерить его воинственный пыл. Они так отделали его, что пришлось
ограничиться одной парой бандерилий.
Луис Мигель попытался проделать хорошую фаэну с еле живым
быком. Он показал несколько отличных пассов, но не все подряд удалось ему.
Эффектнее всего было, когда он обводил быка вокруг себя, чуть ли не прислоняясь
к нему. Когда же он, держа мулету в левой руке, попытался сделать настоящую
натурале, которую он так виртуозно исполнял в Малаге, бык едва не всадил в него
рога.
– Это почему? – спросил Хотч.
– Он не сумел удержать его мулетой. Сбился с темпа.
– Это я когда-нибудь после выучу, – сказал
Хотч. – Что еще за темп?
– Скорость, с какой двигается бык. Мулету нужно
передвигать чуточку быстрей.
– Понятно, – сказал Хотч. – А теперь у него
хорошо выходит.
Луис Мигель отлично закончил фаэну и вонзил шпагу до самого
эфеса, потом одним ударом дескабельо поразил спинной мозг. Его наградили ухом.
Он обошел арену, держа свой трофей в руках, потом вышел на середину и
поклонился публике. Часть зрителей была недовольна и не скрывала этого.
– Антонио достался хороший бык, – сказал я Хотчу.
В центре арены Антонио уже показывал свое несравненное мастерство. Бык кидался
стремительно и прямо, и плащ, который Антонио держал кончиками пальцев, взлетал
и надувался с абсолютной точностью в нескольких миллиметрах от нацеленного
рога.
– С этим быком он поработает в свое
удовольствие, – сказал я, – если его не испортят. Сейчас он им
скажет, чтобы не усердствовали. Слушайте.
Антонио очень берег быка во время работы пикадоров и
бандерильеро. Фаэну он начал с четырех пассов, и пока бык в четвертый раз не
прошел под мулетой у самой его груди, Антонио стоял, сдвинув ноги, прямой и
неподвижный, словно изваянье. Заиграла музыка, и Антонио стал медленно обводить
быка вокруг себя, заставляя его делать повороты, – сначала в четверть
круга, потом в полкруга и, наконец, в полный круг.
– Это невозможно, – сказал Хотч.
– Он может в полтора круга.
– И мячи он может ловить в обе руки, прыгая в
воду, – сказал Хотч. – Луису Мигелю далеко до него.
– Мигель постоит за себя, когда у него нога
заживет, – сказал я и подумал: хорошо бы.
– Все-таки ему сейчас не сладко, – сказал
Хотч. – Посмотрите на него.
– Уж очень бык хорош, – сказал я.
– Не только это, – сказал Хотч. – То, что
делает Антонио, просто сверхъестественно. Этого ни один человек не может, да
еще постоянно, каждый раз. Вы посмотрите на Луиса Мигеля.
Я посмотрел – лицо у него было словно застывшее, очень
грустное и взволнованное.
– Провидит будущее, – сказал Хотч.
Антонио закончил фаэну, поставил быка против себя, глубоко
втянул воздух, нацелился и нагнулся над рогами, опустив мулету так низко, что
она волочилась по песку. Он вонзил шпагу, она вошла до отказа, и бык упал
мертвым. Антонио вручили оба уха и хвост. Когда он, обходя арену, прошел мимо
нас, он улыбнулся мне, а на Хотча даже не взглянул, делая вид, что не замечает
его. Я подошел к Антонио.
– Скажи Пекасу, что он великолепен. – Последнее
слово он сказал по-английски. – Ты уже объяснил ему, как действовать
шпагой?
– Нет еще.
– Пойди объясни.
Когда я вернулся к Хотчу, на арену выпускали быка Луиса
Мигеля. Это был самый низкорослый.
– Что Антонио сказал?
– Он сказал, что вы великолепны.
– Это ясно, – сказал Хотч. – А еще что?
– Чтобы я объяснил вам, как действовать шпагой.
– Не мешало бы это знать. Вы думаете, очередь до меня
дойдет?
– Думаю, что нет, разве что вы пожелаете убить за свой
счет запасного быка.
– А сколько это стоит?
– Сорок тысяч песет.
– А примут чек на мой «Клуб гастрономов»?
– В Сьюдад-Реале – нет.
– Тогда, пожалуй, не выйдет, – сказал Хотч. –
Я никогда не ношу с собой больше двадцати долларов наличными. Привычка,
приобретенная на побережье.
– Я могу одолжить вам деньги.
– Не стоит, Папа. Я выступлю, только чтобы заменить
Антонио, если нужно будет.
Луис Мигель и его бык стояли в нескольких шагах от нас. Оба
они очень старались, но ни тот, ни другой, после работы Антонио, не могли
рассчитывать на большее, чем одобрение личных друзей, а у быка здесь личных
друзей не было. Он показывал, как должен вести себя хороший бык из Саламанки,
отвечающий всем ходовым стандартам моды, а Мигель показывал, как он и Манолето,
бывало, очаровывали зрителей ходовыми приемами, пока один из миурских быков не
вытянул шею чуть подальше и не покончил с Манолето. Но быка это скоро утомило,
и на смену его боевому пылу пришли усталость и отчаянье. Язык у него высунулся.
Он выполнил все, что обещал, и как дара ждал быстрейшего конца. Но Луис Мигель
выжал из него еще четыре поворота в стиле Манолето, прежде чем поставил его
против себя. Он нанес удар неуверенно, волоча ногу. Шпага, наткнувшись на
кость, выскочила у него из рук. Он собрался с силами, неплохо вонзил шпагу, и
бык рухнул – не столько оттого, что в него вошел стальной клинок, чего раньше
никогда не бывало, сколько оттого, что устал и отчаялся. Он сделал все, к чему
его готовили, но ожиданий не оправдал.
– Луис Мигель сегодня не в форме, – сказал
Хотч. – А как хорош он был в Малаге.
– Ему не следовало выступать, – сказал я. –
Но он не хочет сдаваться. Он едва не погиб в Валенсии. И в Малаге. А сегодня
этот огромный бык чуть было не забодал его. Он что-то чует.
– Что же он чует?
– Свою смерть, – сказал я. Это можно было сказать
по-английски, если понизить голос. – Антонио носит ее с собой в кармане.
– В этих штанах нет карманов, – сказал Хотч.
– В куртке есть карман. Вон там, где торчит что-то,
похожее на носовой платок.
– А своим компаньоном вы довольны сегодня? –
спросил Хотч.
