Антонио оставил для последнего боя самого крупного из своих
быков и был так же безжалостен к Луису Мигелю, как всегда. Он показал все
классические приемы, и все приемы, уже показанные Мигелем, вернув им покоряющую
зрителей красоту, которая умерла в Линаресе вместе с Манолето. Он знал, что они
менее опасны, чем приемы старой школы, но он показал все лучшее, что школа
Манолето когда-либо могла дать.
– Так как же я должен убивать? – спросил Хотч.
– Не смотрите на рог. Цельтесь в то место, куда должна
войти шпага. Опустите левую руку как можно ниже и, нанося удар, перекиньте ее
направо.
– А потом что?
– Потом вы взлетите на воздух и мы все побежим, чтобы
подхватить вас, когда вы станете падать.
– Сейчас Антонио убьет его.
Антонио, стоя перед быком, медленно свернул мулету,
нацелился на самую высокую точку между лопатками быка, разжал губы, сделал
глубокий вздох, перегнулся через рог и всадил шпагу метко и сильно. Когда
ладонь его коснулась черного загривка, бык уже был мертв, и не успел Антонио
выпрямиться и поднять правую руку, как бык зашатался, ноги его подогнулись и он
тяжело рухнул на песок.
– Ну вот, – сказал я Хотчу, – очередь до вас
так и не дошла.
Мигель пустым взглядом смотрел на арену. Публика, как
всегда, бесновалась, все зрители, у которых нашлись носовые платки, махали ими,
пока быку не отрезали оба уха, потом хвост и, наконец, копыто. Когда-то
отрезали только одно ухо, и это означало, что президент дарит убитого быка
матадору, чтобы тот продал его на мясо, а остальные трофеи, в сущности, лишние
и служат только мерилом одобрения публики. Но этот обычай теперь прочно укоренился
наряду со множеством других, наносящих вред бою быков.
Антонио поманил к себе Хотча.
– Выходите и сделайте круг вместе с другими, –
сказал я. Хотч перепрыгнул через барьер и обошел арену с Хони, Феррером и
Хуаном, со скромным изяществом выступая позади Антонио. Собственно говоря, это
было против правил, но Антонио сам позвал его. Дабы не уронить своего
достоинства sobre-saliente, он не бросал обратно в публику шляпы и не подбирал
сигары. Мало кто, глядя на него, усомнился бы, что в случае необходимости он,
Эль Пекас, с успехом заменил бы матадора. Достаточно было посмотреть на его
честное, открытое лицо и на его осанку. Во всем цирке только один Луис Мигель
заметил, что у Хотча нет косички. Если бы он вышел против быка, отсутствие
косички заметили бы разве что в самом начале боя. И то подумали бы, что он
лишился ее, когда впервые был поднят на рога.
Мы с Биллом Дэвисом зашли в тесный номер гостиницы, где
Антонио и Хотч переодевались. Антонио был весь в крови. Мигелильо стягивал с
него узкие штаны, длинная льняная рубаха, насквозь пропитанная кровью, прилипла
к животу и ляжкам. Он и Хотч по очереди брали воду из кувшина на умывальнике и
под душем, откуда она еле-еле капала.
– Присмотрелись, как надо убивать, Пекас? –
спросил Антонио.
– Пустячное дело, Пекас, – ответил Хотч. –
Могу показать вам хоть сейчас.
– Вы просто великолепны, Антонио, – сказал Антонио
Хотчу.
– Вы сами великолепны, Пекас, – сказал
Хотч. – Откуда на вас столько крови?
– Вам нравится бой быков? – спросил Антонио Хотча. –
Вам нравится быть матадором Антонио?
– Это мое призвание, – ответил Хотч. – У меня
нет иного выбора. Все, что я хочу, – это быть великим матадором.
– На вид вы уже – великий матадор. Очень достается
рубашкам, Папа, – сказал Антонио, повернувшись ко мне. Мигелильо замачивал
рубашку холодной водой в умывальном тазу, прежде чем сунуть ее в корзину с
ношеным бельем. Я отдал ему пару спортивных туфель, которые мы привезли из
Байонны. Антонио принесли бутылку пива и маленький сандвич с ветчиной.
– Спроси его, как это случилось, что он занялся боем
быков и увлекает ли его это занятие, – сказал мне Антонио.
– Это вышло как-то само собой, – ответил
Хотч. – Да, меня это увлекает.
– Какие вам еще матадоры нравятся?
– Все, – ответил Хотч. – Они все мне
нравятся.
– Пошлите за фотографом, – сказал Антонио. –
Нельзя упускать такой случай.
Он намеревался пообедать в Мадриде, а оттуда вечером выехать
в Бильбао, где ему предстояло выступить на следующий день.
Мы условились встретиться в Бильбао, в отеле «Карлтон». Нам
было нужно кое-что доделать в новой машине и выполнить все формальности в
автомобильном клубе. Антонио заявил, что нисколько не устал. Он чувствует себя
превосходно, с удовольствием поспит в машине и предвкушает завтрашний день.
Быки ожидаются крупные, рога не будут не подпилены, не оструганы – по всему
было видно, что он ничуть не сомневается в успехе. Весь год он находился в
блестящей форме и теперь, достигнув вершины, был полон непоколебимой веры в
свои силы и в свое бессмертие. Ему хотелось именно сейчас выступить в Бильбао,
где самая требовательная во всей Испании публика, где самые крупные быки и где
зрители так строги и придирчивы, что их суждение о поединке между двумя
матадорами исключит какие-либо разговоры о трюках или махинациях с рогами. Если
выступит и Луис Мигель – отлично. Но это опасная затея.
Будь антрепренером Луиса Мигеля по-прежнему его отец –
человек умный, рассудительный, понимающий, на чьей стороне преимущество, –
а не милейшие братья Мигеля, которые получали десять процентов и от него и от
Антонио с каждой корриды, где они выступали вдвоем, он бы никогда не поехал в
Бильбао навстречу катастрофе.
Два дня в Бильбао с утра шел дождь, но к началу корриды
прояснилось. Арена там хорошо впитывает влагу; те, что ее строили, учитывали
особенности местного климата и знали, какой песок брать. Даже на этот раз под
ногами было сыро, но не скользко, хотя еще в полдень казалось, что корриду
придется отменить из-за дождя. Потом выглянуло солнце, но по небу все время
тянулись тучи, и парило так, что трудно было дышать.
