С Мигелем всегда интересно, иметь его своим гостем – одно
удовольствие; ни от кого мне не приходилось слышать таких сногсшибательных
суждений о жизни и о бое быков. Я никогда их не повторял, и мы с ним оставались
друзьями; тем тяжелей досталась мне вся эпопея 1959 года. Будь Мигель врагом,
не будь он моим другом и братом Кармен, и Доминго, и Пепе, и шурином Антонио,
все было бы просто. Может быть, не совсем просто, но не пришлось бы испытать
ничего, кроме обыкновенного человеческого сочувствия.
Для Антонио 1958 год был особенно удачным, такого удачного
года у него еще не бывало. Два раза в этом году мы совсем было собрались ехать
в Испанию, но я не мог прервать работу над своим новым романом. В
поздравительной открытке, которую мы послали Антонио и Кармен к рождеству, я
писал, что если нам пришлось пропустить этот сезон, то уж следующего мы не
пропустим ни за что и при всех обстоятельствах приедем в Мадрид не позже мая,
чтобы успеть к празднику святого Исидора. Как показало время, я бы никогда не
простил себе, если бы пропустил то, что произошло весной, летом и осенью этого
года. Страшно было бы это пропустить, хотя страшно было и присутствовать при
зтом. Но пропустить такое нельзя.
Наше путешествие на «Конститьюшн» началось в солнечную,
ясную погоду, но уже через день погода изменилась, и почти до самого
Гибралтарского пролива мы шли в сплошной полосе дождей и туманов. «Конститьюшн»
– большое красивое судно, и среди его пассажиров нашлось много приятных людей.
Мы его прозвали «Конститьюшн Хилтон», потому что на нем меньше, чем на
каком-либо другом судне, чувствовалось, что плывешь по морю. Его не качало.
Кормили вкусно и доброкачественно. Имелось несколько отличных баров с
превосходными барменами. Моряки, от капитана до матросов, были милейшие люди,
обслуживание не оставляло желать лучшего. Ехать на нем после старой
«Нормандии», «Иль де Франс» или «Либерте» было все равно что жить в одном из
отелей Хилтона, предпочтя его уютному номеру отеля «Ритц» в Париже, с окнами в
сад. Но мне жаль было, когда путешествие кончилось, потому что мы успели
завести на борту много друзей.
Солнце ярко светило и море было синее, когда мы шли через
Гибралтарский пролив, и справа от нас, отступая все дальше и вырастая в вышину,
темнели берега Африки. По небу неслись белые облака, подгоняемые все еще свежим
ветром, и с мостика, где капитан негромко и коротко переговаривался с рулевым,
который вел судно среди других заполнявших бухту судов, чтобы встать на якорь
против белого мавританского городка Альхесираса, раскинувшегося на склонах
зеленых гор, – с мостика, откуда, повернув голову вправо, можно было
увидеть массивную, хоть и беспорядочно изрытую глыбу Гибралтара, «Конститьюшн»
уже не казался плавучим отелем, а вновь обрел все свои качества огромного,
неправдоподобно могучего корабля, легко и красиво двигающегося по воле направляющей
его руки.
На берегу, куда нас доставил катер, таможенники и
иммиграционные власти обходились с путешественниками очень любезно. Багаж
пропускали без всякого осмотра. И сколько раз мы ни пересекали испанскую
границу в то лето и осень, везде было то же самое. Только на границе
Гибралтара, где шла холодная война с англичанами, у туристов проверяли чемоданы
– и то наших чемоданов никто не проверял. Мои гибралтарские покупки, о которых
я заявил, были обложены пошлиной, но в одном пункте таможенный чиновник сказал
мне, что таможенники хотят взять на себя уплату пошлины за виски, вывезенное
мною из Гибралтара. Он сказал, что читал «Старик и море» в испанском переводе и
что сам он рыбак.
Высадившись в Альхесирасе, я потратил некоторое время, чтобы
выправить полицейское разрешение на ружья, которые у нас были с собой. Прежде,
когда Испания еще не заботилась о привлечении в страну туристов, это заняло бы
несколько дней. В альхесирасской полиции все было улажено в пять минут; меня
только попросили указать тип, калибр и номер каждого ружья и мои паспортные
данные. Два ружья принадлежали Мэри, но их тоже вписали в мое разрешение.
Как только ружья были уложены в машину со всем прочим
багажом, мы тронулись в путь, проехали в сумерках по взбиравшимся в гору улицам
белого городка и через старые кварталы, похожие на арабское селение, выехали на
узкое, обсаженное деревьями черное шоссе, которое обегает бухту и, миновав
полосу болот, поднимается наперерез длинному выступу, протянувшемуся вдоль
неширокой долины к подножью Гибралтара, будто палец, упирающийся в гигантского
окаменелого динозавра. У основания пальца был устроен таможенный пост – то ли
для острастки контрабандистам, то ли в качестве своеобразного оружия холодной
войны. Так как мы ехали из Альхесираса, нас останавливать не стали, и мы в
наступившей уже темноте пустились петлять по изгибам дороги, идущей из
Гибралтара в Малагу параллельно берегу моря. Машину вел шофер из Малаги,
нанятый Биллом Дэвисом, который встречал нас в альхесирасском порту, – и,
по-моему, вел очень плохо, особенно когда приходилось проезжать через людные
улицы встречных рыбачьих городков, где в это время шло вечернее гулянье; но я
решил, что просто нервничаю с непривычки после американских дорог. Я и в самом
деле нервничал из-за этого шофера – и не без основания, как выяснилось позднее.
Семейство Дэвисов – Билл, Энни и двое малышей, Тео и
Нена, – обитало в горах над Малагой, на вилле, которая называлась
«Консула». Там у ворот, когда они не были заперты, дежурил сторож. Там к дому
вела длинная подъездная аллея, усыпанная гравием и обсаженная кипарисами. Там
был сад не хуже мадридского Ботанико. Там в чудесном большом прохладном доме
были просторные комнаты, и тростниковые маты на полу, и много книг, а на стенах
старинные карты и хорошие картины. Там имелись камины, где в холодную погоду
можно было развести огонь.
Там был бассейн для плавания, куда вода поступала из горного
источника, и там не было телефона. Можно было ходить босиком, только не стоило
этого делать, так как май был прохладный и солнце не согревало мраморных
ступеней. Ели там вкусно, пили вволю. Каждый мог делать, что хотел, и, когда я,
проснувшись утром, выходил на открытую галерею, опоясывавшую второй этаж дома,
и смотрел на верхушки сосен в парке, за которыми видны были горы и море, и
слушал, как шумит в сосновых ветвях ветер, мне казалось, что лучшего места я
никогда не видел. В таком месте чудесно работается, и я сел за работу с первого
же дня. У меня были целых две недели в запасе: нам достаточно было выехать в
середине мая, чтобы попасть в Мадрид к первому бою быков ферии святого Исидора.
