— Нет! И с места не сдвинусь! — Казалось, старик уснул, и Давид вышел посмотреть, что за тряпки висят на бельевой веревке. Там он нашел нечто, что раньше было парой штанов, и снял их с веревки. Когда он шагнул в хижину, собаки немедленно вскочили на ноги и злобно обнажили клыки. Хозяин спит и поэтому беззащитен. Давид не сомневался, что они могут убить его.
— Спокойно! — сказал старик с кровати, и собаки легли на места, не сводя с чужака светлых глаз-бусинок.
— Вот какие-то штаны. — Давид передал принесенную одежду и поправил подушку за спиной у больного. — Я привезу вам кое-что из одежды, когда приеду в следующий раз.
Они сидели молча, старик шумно допил остатки из своей кружки.
— Ты почему здесь? — вдруг спросил он.
— Осмотреть вас, помочь…
— Нет, я имею в виду в этом месте, куда никто не хочет ехать, кроме тех, у кого есть веские причины, как у меня.
— Я… убежал кое от чего, — произнес Давид и оцепенел от собственного признания.
— Так я и думал, — сказал старик, ковыряясь в носу. — От чего именно?
— Маленький мальчик… Его зовут Дерек Роуз. Я плохо провел операцию, и теперь мне всю жизнь с этим жить. Поэтому я и здесь — пытаюсь забыть, что произошло.
Собаки вскочили и сгрудились около него, вели они себя гораздо менее враждебно.
— Все допускают ошибки.
— Но не там, откуда я родом.
— Что, повелители чертовой вселенной?
— Нет, но всегда надеешься, что ты выше таких ошибок. А если нет, не стоит этим заниматься.
— Где-нибудь в заоблачном мире — может быть, а в реальной жизни такое случается сплошь и рядом, — он наклонился и похлопал Давида по руке. — Ты сможешь себя простить. Просто все должно идти своим чередом. И нужно снова садиться на лошадь, которая тебя сбросила.
— Вы так думаете?
— Я это знаю. — Он задумался на некоторое время, потом улыбнулся. — Как говорят, то, что должно прийти, то и приходит. Именно поэтому ты сейчас здесь, верно? Это твое искупление, попытка оставить прошлое позади.
Давид кивнул. Тут было много работы. Каждый рабочий день можно посвятить искуплению. Медведь передал ему кружку и жестом велел наполнить ее из бутылки без этикетки.
— А Спящий Медведь — ваше настоящее имя?
— Черт, нет! — ухмыльнулся старик. — Меня зовут… или звали… Арвил Дженкинс.
— Дженкинс? — Справившись с секундным замешательством, Давид сказал: — Думаю, кто-то из ваших предков мог быть валлийцем.
Медведь захохотал так, что его верхняя вставная челюсть соскочила с места и бешено стучала о десны.
— Мой мальчик, ты сильно недооцениваешь мой возраст, — он продолжал посмеиваться, пытаясь справиться с зубным протезом и поставить его на место. — Когда я родился, нога белого человека еще не ступала на здешнюю землю. На самом деле я был первым европейцем в Лосином Ручье. Тут в то время было всего три жалкие лачуги.
— Европейцем? — повторил потрясенный Давид.
— Да, это так. Я родился и вырос в Уэльсе.
— Не может быть… Но ваше лицо… И…
— Кроме старожилов, никто этого не знает, и нет необходимости напоминать им о моем происхождении. Понятно? — Он сурово посмотрел на Давида.
— Конечно. Можете на меня рассчитывать. Я сам наполовину валлиец.
Спящий Медведь признался, что уехал из Уэльса, чтобы избежать каких-то неприятностей, и прибыл на эту землю в 1934-м. После нескольких лет тяжелых скитаний он наконец женился на индианке, которая подарила ему двоих сыновей. Давид слушал с восхищением и несколько раз не смог сдержать широкой улыбки. Этот, как он считал, стопроцентный индеец оказался валлийцем из Понтипридда, может, даже жил по соседству с семьей его деда.
— А как вы получили свое имя?
— Ну, знаешь, когда я приехал сюда, не смог сразу приспособиться к здешним зимам. У тебя это еще впереди, ты поймешь, что я имею в виду. И это при том, что сейчас условия — просто королевские: дома отапливаются, на машине можно быстро добраться, куда надо, а тогда приходилось топать пешком и морозить зад. Я потерял несколько пальцев на ногах. Просто не привык к таким зимам.
Давид бросил взгляд на изношенные ботинки старика и подумал о том, без скольких пальцев может обойтись человек в такой местности.
— Поэтому я всю зиму просидел в своей хижине, поддерживая огонь. Индейцы смеялись надо мной, но они были добрые ребята и приносили мне жратву и дрова.
— Так вы, значит, впали в спячку?
— Ну конечно! — с энтузиазмом воскликнул Спящий Медведь. — Так имя и пристало.
Он стал натягивать старые длинные штаны, прямо не снимая своих грубых ботинок, и тихо посмеивался, вспоминая что-то свое.
— Но в конце концов вы привыкли к зимам?
— Ясное дело. Пришлось. Увидишь, каково это, когда переживешь свою первую зиму. Это уже очень скоро. К третьей зиме я был уже не один, а с женой, и ребенок был на подходе. Так что пришлось стиснуть зубы и выходить на охоту. Позже, когда тут вырос город, у меня был свой бизнес: я резал блоки льда на реке и перевозил их на лошадях в город.
Послышался шум машины, и собаки взволнованно вскочили.
— Чтоб меня бобер оплевал, чтоб мне ходить в лосином дерьме! Это ж мой внук приехал!
Он вскочил с кровати и кинулся во двор, забыв про боль и слабость. Низенький крепкий человек с длинными черными волосами вышел из сверкающего пикапа. Он подозрительно смотрел на Давида, но руку протянул, когда старик представил их друг другу.
— Это новый медик. Он порвал мои штаны, но вычистил там у меня все как надо! — Медведь суетился вокруг, как резвый подросток. — Он прямо сюда приехал, чтобы осмотреть меня.
Внук ничего не сказал, но уставился на Давида круглыми угольно-черными глазами.
— Ну, мне пора, — сказал Давид. — Я вернусь и сделаю еще несколько уколов. Я научу вас самому себе делать уколы. Тогда можете оставаться дома. — Он сел в машину и уехал.
— Не забудь про штаны! — крикнул вслед Медведь.
* * *
Давид ехал назад по ухабистой дороге. Рукава рубахи были уже грязные, а спереди она была, наверное, безнадежно испорчена брызгами крови и гноя. Галстук телепался ненужной тряпкой. Он снял руку с руля и прошелся пальцами по волосам. Они уже отросли. На висках завивались темные кудряшки, он видел их краем глаза. Недавно появившиеся пряди седых волос как бы напоминали ему, почему он едет по этой пыльной дороге в старом раздолбанном «крайслере», вместо того чтобы оседлать свой сверкающий новый мотоцикл и кружить, избегая пробок, по улицам Бристоля. Но, по крайней мере, он продолжает работать, пытается наладить жизнь. Давид улыбнулся. Старый мудрый индеец был первым человеком, который почувствовал глубину его опустошенности.
