– Нет. Он почти поверил. У него есть какой-то журнал о
животных, и картинки в нем выглядят очень убедительно. По-моему, он то верит,
то не верит. В зависимости от того, можешь ли ты подстрелить цесарку и вообще
как ты стреляешь.
– Это была статья о доисторических животных с хорошими
иллюстрациями.
– Да. Прекрасные картинки. И ты здорово укрепил свои
позиции белого охотника, когда сказал ему, что приехал в Африку лишь потому,
что кончилась твоя лицензия на отстрел мастодонтов и ты перебил всех саблезубых
тигров.
– И что ты ему ответил? Честно.
– Я сказал, что это святая правда, и ты беглый
браконьер, охотник за слоновой костью из Ролинса, штат Вайоминг, приехавший
сюда засвидетельствовать почтение мне, человеку, который некогда дал тебе,
босому мальчишке, путевку в жизнь, и я буду присматривать за тобой, пока тебе
не разрешат вернуться домой и не выдадут новую лицензию на отстрел мастодонтов.
– Старик, пожалуйста, подскажи, как быть со слонами.
Ведь в случае чего мне придется отгонять их.
– Точно так же, как ты разделывался с
мастодонтами, – сказал Старик. – Постарайся просунуть ствол во второй
виток бивня. Целься в лобную кость, точно в семнадцатую морщину, если считать
от первой морщины на лбу. А лбы у них чертовски высокие. Очень крутые лбы. Если
сробеешь, стреляй прямо в ухо. Ничего сложного.
– Спасибо, – сказал я.
– Не стоит благодарности. Лучше расскажи подробнее об
охоте на саблезубых тигров. Кэйти говорил, ты ухлопал сто пятнадцать штук, пока
эти негодяи не отняли у тебя лицензию.
– Подходишь поближе, – сказал я. – Лучше
всего на расстояние вытянутой руки. Потом пронзительно свистишь.
– И тут-то ты даешь ему понять, почем фунт лиха.
– Ты читаешь мои мысли, – сказал я.
– Должно быть, ты хотел закончить на языке
камба, – сказал он. – Старик, пожалуйста, постарайся не делать
глупостей. Мне бы хотелось гордиться тобой, а не читать о тебе в сатирических
газетах. Я знаю, ты сделаешь все для безопасности Мемсаиб. Но будь и сам
поосторожнее. Постарайся быть умницей.
– Ты тоже постарайся.
– Я старался много лет, – сказал он. И потом
добавил: – Настал твой черед.
Так оно и было. Безветренным утром последнего дня
предпоследнего месяца года настал мой черед.
– Я хочу вернуть грузовик и прислать другой,
получше, – сказал Старик. – Этим они не очень довольны.
Он всегда говорил «они». Они – это туземцы вату. Когда-то их
называли боями. Таковыми они и оставались для Старика. Ведь он знал их всех, а
то и их отцов, мальчишками. Двадцать лет назад я тоже называл их боями и никто
из нас не сомневался, что я имел на это право. Пожалуй, и теперь они бы не
обиделись, назови я их так. Но времена изменились. У каждого из нас были свои
обязанности и свое имя. Не знать его было признаком неучтивости и
пренебрежения. Кроме того, у всех были особые прозвища, обидные и необидные.
Старик по-прежнему ругался по-английски или на суахили, и им это нравилось. Я
не имел права ругать кого-либо и никогда не стал бы этого делать. После экспедиции
в район озера Магади у нас появились свои секреты и свои маленькие тайны.
Секретов было много, постепенно из них складывалось взаимопонимание, и порой,
услышав смех ружьеносца, достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, в чем
дело, и тогда мы оба начинали безудержно хохотать до коликов в животе.
– Над чем это вы смеетесь, психи? – спрашивала
меня жена.
– Над странными и смешными вещами, – отвечал
я. – А некоторые из них просто ужасны.
– Расскажешь мне как-нибудь?
– Конечно.
Она прилежно изучала суахили и с каждым днем говорила все
правильнее и свободнее, и я постоянно обращался к ней за помощью. Туземцам
нравился ее суахили, но иногда я замечал у них улыбку в уголках глаз и складках
губ, которая тут же таяла. Они искренне любили мисс Мэри, и стоило мне
отказаться от того, чего всем нам, негодным, очень хотелось, сказав при этом,
что это могло бы повредить мисс Мэри, как отказ тотчас принимался. Еще задолго
до отъезда Старика мы разделились на две группы: хороших и негодных. Была,
правда, еще и третья группа – анаке, или мванаке, неиспорченные юноши, которым
по закону камба еще не полагалось пить пиво. Они были нашими союзниками, то
есть союзниками негодных. Особенно во всем, что касалось моей «невесты».
Дебба, моя так называемая невеста, очень красива, очень
молода, более чем хорошо развита, лучшая танцовщица нгома,
[4] и мы с Нгуи были к ней неравнодушны. Один
парень из группы хороших однажды заявил с невинным видом о том, что он серьезно
подумывает, не сделать ли ее своей второй женой. И этого было вполне
достаточно, чтобы мы с Нгуи, случайно вспомнив его слова, разразились хохотом.
После отъезда Старика встречаться с осведомителем
приходилось мне. Это был высокий, исполненный чувства собственного достоинства
человек в длинных брюках, чистой темно-синей спортивной рубашке с белыми
поперечными полосами, накинутом на плечи платке и мягкой шляпе с загнутыми
кверху полями. При этом все вещи были словно с чужого плеча. Черты его смуглого
лица отличались утонченностью, и, возможно, некогда он был даже красив. Он
говорил по-английски довольно правильно, хотя медленно и с акцентом.
– Доброе утро, брат мой, – сказал он и снял
шляпу. – Доброе утро, госпожа.
– Доброе утро, Реджинальд, – сказал я. Мисс Мэри
встала и вышла из палатки. Она недолюбливала осведомителя.
– Мемсаиб недовольна мной? – спросил Реджинальд.
– Не больше, чем обычно.
– Я должен сделать ей подходящий подарок, – сказал
Реджинальд. – У меня важные новости. Человек по имени Майкл – агент
«Мау-мау».
[5]
– Правда? – сказал я. – Как тебе удалось
узнать это?
– Я подслушал разговор возле магазина, принадлежащего
масаи. Очень важный разговор. Два вождя договорились.
– Большая редкость, – сказал я. – Что-нибудь
еще?
– Третья шамба
[6] пьянствует.
– А первая и вторая?
– Меня туда не пускают.
