Я уже забыл, когда впервые начал охотиться с копьем. Помню,
мы обучались владеть копьями на нашей первой стоянке в Селенгаи. Тогда я
охотился на птиц с группой морани из племени масаи, и это были лучшие из воинов
– молодые, неизбалованные и совершенно неиспорченные. Мы познакомились с ними в
джунглях на острове, расположенном между двумя рукавами высохшей реки, чуть
дальше за Селенгаи. Они возвращались после какого-то обряда, состоявшегося в
глубине острова. По ритуалу во время этого ежегодного обряда полагалось есть
мясо, и после торжественной церемонии они были веселы и возбуждены, как хорошая
футбольная команда сразу после мессы.
Я был один, да к тому же незваный гость в их стране, и не
говорил на языке масаи, и они, разыгравшись, держались несколько воинственно.
Но они никогда не видели дробовика и не понимали, как можно подстрелить летящую
птицу, и, пока мы стояли и присматривались друг к другу, я, не сходя с места,
выстрелил по двум шумно вспорхнувшим куропаткам, и, увидев, как птицы глухо рухнули
в кустарник, они пришли в совершеннейший восторг. Они нашли и принесли птиц, и
восхищенно поглаживали их, и с тех пор мы стали охотиться вместе. Нас было
слишком много, чтобы охотиться на крупных зверей, но они высматривали усевшихся
на деревьях цесарок, которых я ни за что бы не заметил. Крупные птицы,
нахохлившись, сидели высоко на ветках, и стоило им показать мне одну, как тут
же рявкал дробовик, и птица, ударяясь о ветви, падала вниз, и затем раздавался
последний глухой удар. Случалось, что и вторая птица, встревоженная выстрелом,
взмывала вверх и, в последний раз мелькнув на фоне ясного неба, неожиданно, с
таким же глухим стуком, падала на землю (однажды угодив прямо на одного из
морани), и тогда мы обнимали друг друга.
В этом районе водились носороги, и я попытался объяснить,
что нам следовало бы быть осторожнее, но морани решили, что я хочу убить
носорога, а с дробовиком это практически невозможно, и тут они показали мне, на
что способны их копья. Именно тогда, думаю, я и увлекся охотой с копьем. Меня
беспокоил такой метод охоты на носорога, когда дробовик должен был
взаимодействовать с копьями масаи, но я полагал, что, случись нам встретиться с
носорогом, лучше всего стрелять по глазам или, для верности, в один глаз, а там
– будь что будет. Потом я подумал, что носорог все равно едва видит, зато его
нос действует безотказно, но, возможно, вторым выстрелом я смогу поразить и
нос, если только у меня хватит духа не смазать пятки, а это совершенно
недопустимо на глазах у моих новых друзей, так что мы охотились весьма
беззаботно.
Очевидно, в то время масаи в возрасте моих друзей не были
обременены какими-либо обязанностями, кроме охоты, и мы отправлялись в лес
всякий раз, как у меня было свободное время, и я попытался выучить язык масаи,
а заодно и овладеть искусством охоты с копьем, к чему относился с большим
уважением, и наш небольшой отряд истребителей куропаток и потенциальных борцов
с носорогами был известен как «Честные Эрни»… Вскоре «Честные Эрни» должны были
оставить меня. Я так и не узнал почему; каким-то образом это было связано с тем
же ритуальным праздником, который однажды послужил нашей удачной встрече в
лесу. Все они унесли на память по патрону дробовика и по одноцентовой монете с
дырочкой, простреленной пулей из пистолета, причем каждый держал монету, крепко
зажав ее между большим и указательным пальцем правой руки. Пожалуй, это было
единственной традицией отряда, и нам так и не довелось сразиться с носорогом
или подстрелить что-нибудь покрупнее цесарки. Я не успел толком научиться
владеть копьем и осилил не более двенадцати слов на языке масаи, но время это
не пропало для меня даром.
Луна показалась из-за склона горы, и я пожалел, что со мной
нет хорошей большой собаки и что я не сумел сдержать свой язык. Однако горевать
об этом было поздно, и я проверил копья, надел бесшумные мокасины, поблагодарил
Нгуи и вышел из палатки. Двое моих людей с винтовками и запасом патронов стояли
на часах, над палаткой висел фонарь, и я, оставив позади огни лагеря,
отправился в путь.
Приятно было ощущать в руке тяжесть копья. Чтобы рука не
скользила, древко было обтянуто пластырем. Зачастую, когда пользуешься копьем,
подмышки и предплечья покрываются обильным потом, и он стекает на черенок. Идти
по скошенной траве было легко, и вскоре я почувствовал под ногой укатанную
колею ведущей ко взлетной полосе дороги и чуть позже вышел на другую дорогу,
которую мы величали Великим Северным путем. Это был мой первый самостоятельный
ночной выход с копьем, и мне очень недоставало кого-нибудь из «Честных Эрни»
или хотя бы большой собаки. Немецкая овчарка всегда предупреждает, не прячется
ли кто-нибудь в очередном островке зарослей, она тут же забегает сзади и
тычется мордой в ногу на уровне коленки. Но как бы мне ни было страшно, охота
ночью с копьем – это большое удовольствие, за которое надо платить, и, подобно
всем истинным удовольствиям, оно, как правило, стоило того. Мэри, С. Д. и я
позволяли себе много удовольствий, и некоторые из них потенциально могли дорого
обойтись нам, но они всегда оправдывали риск. Отупение скучных, разлагающих
будней куда опаснее, думал я, и вновь принялся осматривать всевозможные заросли
и высохшие деревья, в которых, как мне казалось, обязательно должны быть
змеиные норы, а мне бы не хотелось наступить на выползших на охоту кобр…
Еще в лагере я слышал двух гиен, но сейчас они стихли. Я
слышал льва и решил держаться от него подальше… Кроме того, в этой местности
водились носороги. Впереди, на равнине, я увидел в лунном свете какую-то спящую
тушу. Это оказался самец гну, и я повернул в сторону от него и снова вышел на
тропинку.
Вокруг было много ночных птиц и ржанок, и мне попалось
несколько лисиц и зайцев, но глаза их не светились, как это бывало, когда мы
проезжали на лендровере, – фонаря у меня не было, а лунный свет не давал
отражения. Луна теперь стояла высоко и светила довольно ярко, и я шел вдоль
колеи, радуясь своей ночной прогулке, и совершенно не боялся встречи с любым
зверем. Я посмотрел назад: огней лагеря не было видно, осталась лишь огромная
квадратная, поразительно белая в лунном свете гора, и мне вовсе не хотелось
никого убивать. Я мог бы, возможно, убить гну, но тогда мне пришлось бы
свежевать тушу и сторожить ее от гиен или поднять лагерь, и вызвать грузовик, и
быть в центре всеобщего внимания, и я подумал, что только шестеро из нас будут
есть мясо гну, а к приезду мисс Мэри мне хотелось добыть что-нибудь получше.
Итак, я продолжал идти, прислушиваясь к движениям мелких
животных и крику взлетавших из пыли птиц, и думал о мисс Мэри и о том, что она
делает в Найроби, и как она будет выглядеть с новой прической, и что через день
она опять будет со мной. К тому времени я почти дошел до места, где мисс Мэри
убила своего льва, и отсюда услышал рычание леопарда, охотившегося слева от
меня на краю большого болота. Я решил было пойти к солончакам, но там
какое-нибудь животное непременно ввело бы меня в соблазн, и я повернул назад к
лагерю и пошел по проторенной тропинке, любуясь горой и совершенно не думая об
охоте.
