– Икры у нее нормальные, а статья – говно, – ответил Алехин.
– Ок, дай я поковыряю. – Зам взял папку у главного редактора и стал разглядывать его пометки.
– Запомни, Глеб, нас не интересует, что одна баба сказала другой. «Джентльмен» не сплетничает…
Глеб глумливо перебил босса:
– «Джентльмен» не сплетничает, но интересуется ближними, потому что порядочному человеку надлежит думать о ближних.
– Ксантиппа никогда не была на лодке Абрамовича, – тихо, но жестко объявил главный редактор, – и поэтому исходит ядом. Нам интересен Абрамович, а не страдания девочки, которую злые мальчишки не пустили в песочницу. – Алехин опять хлопнул дверью.
– Я же говорю, «Богатые тоже плачут», – подытожил стилист. – Смотрите в следующей серии: Климов нашелся в Бангкоке, но впал в кому.
В комнате раздались смешки.
Едва Алехин сел за стол, как зазвонил его редакционный телефон. Ассистентка неуверенно сообщила, что звонит какой-то профессор из Парижа, по имени Бриен. «Бриен, Бриен, – задумчиво повторил Кен. – Ну, соединяй». Голос был вежливым с едва заметным французским акцентом:
– Мосье Алехин, это профессор Бриен из Сорбонны, если помните, мы встречались с вами на конгрессе по канонистике в Сиракузах, штат Нью-Йорк, я делал доклад по глоссаторам Экстраваганций Иоанна XXII.
– Ах, ну как же, – воскликнул Алехин так, как будто речь шла о шашлыках на Истре в прошлый уикенд, – мы еще с вами переписывались, мосье Бриен!
– Вы мне очень помогли, мосье Алехин, – голос профессора звучал ласково, – как жаль, что вы решили оставить медиевистику.
– Сам иногда жалею, – признался Алехин, которого стал утомлять разговор ни о чем.
– Простите, что отнимаю ваше драгоценное время, но прочел сегодня в «Фигаро», что вы держали в руках духовную папы Климента VI, обнаруженную этим олигархом, – Бриен замялся, – АбрАмович, кажется, – иностранцы выучили фамилию только одного русского богача, но и ту произносили с ударением на второй слог.
– Его зовут Федор Климов, – поправил Алехин.
– Ах, ну да, извините, мне нелегко даются трудные славянские фамилии. Так это правда?
– Профессор, я не специалист по XIV веку, но могу вас заверить, я держал в руках подлинник.
– Насколько я понял, оригинал пропал.
– Судя по всему, да, – сухо подтвердил Алехин.
– Но у вас, кажется, осталась копия? – голосом престарелого сладострастника спросил профессор.
– Она мне не принадлежит, – соврал Алехин. Документ лежал у него на столе рядом с пергаментными листами дневника Хуго де Бофора.
– Как бы я хотел с вами встретиться, – пропел профессор, – я заканчиваю книгу о Клименте VI. Этот документ стал бы несомненно сенсацией…
– Повторяю, мосье Бриен, он мне не принадлежит.
– Но вы могли бы представить меня наследнице мосье… – профессор замялся, – Ка-лы-мо-ва, – выговорил он, наконец, по слогам.
– Я спрошу госпожу Климову, мосье, обещаю вам. – Алехин стал раздражаться.
– Большое вам спасибо. Могу я попросить ваш мейл, мосье Алехин, я вышлю вам все свои контакты. – Алехин продиктовал и разъединился.
Главный редактор немедленно вернулся к интересовавшему его куску из дневника Хуго де Бофора. «Конечно, якорь Климента! Об этом всякий школьник знает», – Алехин преувеличивал познания школьников в атрибутике святых, но история о якоре Климента, папы римского, которого замучили в Крыму и почитали святым даже в православной церкви, действительно, была хорошо известна. Итак, «Семь ангелов хранят секрет. // Когда найдешь из них ты четверых, // Увидишь остальных сначала в голове своей, потом в камнях», – писал Климент в духовной. То есть, по мысли папы, все могут увидеть четырех ангелов. Так же, как любой «простец» заметит пять лепестков на гербовых розах Климента. Но есть еще два тайных лепестка, три тайных ангела, которых нужно сначала увидеть «в голове своей». Определенно, существует некая логика, по которой четверка и пятерка превращаются в семерку. Он взял листок бумаги и начертил крест, а рядом якорь. «Ах, я осел! – воскликнул Кен. – В кресте не четыре точки, а пять. «Там пятый ангел будет ждать тебя».
«Снова пять! – он поставил цифры на концах перекладин и на их пересечении в центре. Как раз об этой центральной точке он не подумал. Теперь все сходилось: – «В бутоне древо жизни угадаешь» – пять лепестков гербовой розы совпадают с пятью точками «древа жизни», то есть креста. Якорь же дает семь точек. – Алехин пронумеровал их на листке бумаги. – Пятерка превращается в семерку. Так-так».
Вновь зазвонил телефон, на этот раз мобильный. Алехин раздраженно ответил. Трубка клокотала грудным и страстным голосом:
– Кенчик, это Ксантиппа Пылкая. – Звонок светской писательницы не предвещал ничего хорошего. – Кенчик, ты можешь меня взять в джетик?
– Ксантип, какой джетик?
– Ну, вы же летите в Ниццу, я правильно поняла?
– Кто это мы? – изобразил недоумение Алехин.
– Мне Ленка говорила – знаешь Ленку? Она подруга девушки Мамута. Так та, ну в смысле девушка Мамута, сегодня пила с Лизетт кофе в «Веранде у дачи»… Твоя Лизетт просто прелесть. Я всегда говорила, что эта лучшая невеста Москвы. В ней чувствуется настоящая порода. Ну вот, сидит Лизетт с этой, ну не важно… Да, а ты представляешь, кого они там видели? Это финиш. Нет, я тебе должна рассказать. Ты Димку Рыболовлева знаешь? Ну «Уралкалий», он еще дом Дональда Трампа купил за сто миллионов…
– Ксантипп, короче, ты о чем хотела спросить? – не выдержал Алехин.
– Подожди, я сейчас тебе расскажу, ты упадешь. Кенчик! – восхищенно тараторила Пылкая. – Именно ты это должен знать. Так вот, Лизетт сидит с этой, ну не важно. Заказали кофе, взяли по маковому тортику – ты же знаешь, там тортики – объедение, не такие, конечно, как у меня в булочной на Патриках… ты же там был? Вот у кого лучшие в Москве маковые тортики! И еще обязательно попробуй макароне. Нежнейшие… – У Алехина заболела голова.
– Извини, Ксантип, – он едва вклинился в паузу, которая понадобилась Пылкой, чтобы вдохнуть воздух в легкие. Кислород еще не достиг ее мозга, и Кен успел-таки продолжить:
– Ксантипп, я сейчас очень занят. У меня совещание.
– Ой, прости. Один вопрос. Мне срочно надо в Ниццу. Этот мой мужчина всей жизни, ну которого ты видел в Лондоне, на белом «Роллсе», я еще тогда каблук сломала на своих лабутанах. Мне их, кстати, испортили. Никогда не сдавай обувь в Кисловском. Там такая хамка работает. Так вот этот мужчина всей жизни, представляешь, гад… – У Ксантиппы была напряженная, запутанная и времена трагическая личная жизнь. Алехин грубо перебил ее:
– Я понял, я спрошу Лизу, если она, конечно, летит в Ниццу и не собирается взять с собой хор кубанских казаков, чтобы не скучать в дороге, – он с облегчением разъединился посреди потока пламенных благодарностей Ксантиппы.
