Часть первая
Гарри Морган (Весна)
Глава 1
Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами
домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот,
мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал
только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там
нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
– Ну? – сказал он.
– Не могу, – ответил я ему. – Рад бы помочь
вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
– Назовите свою цену.
– Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они
были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
– По тысяче с головы, – сказал тот, который хорошо
говорил по-английски.
– Мне самому неприятно, – ответил я ему. – Но
я вам по совести говорю: не могу.
– Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит
службу.
– Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
– Почему?
– Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без
куска хлеба.
– За деньги можно купить другую лодку.
– Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить,
потому что первый продолжал:
– Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это
может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
– Слушайте, – сказал я. – Мне совершенно все
равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты
ничего такого, что может болтать.
– Вы хотите сказать, что мы будем болтать? –
сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
– Я сказал: ничего такого, что может болтать.
– Вы считаете нас lenguas largas?
– Нет.
– Вы знаете, что такое lengua larga?
– Да. Тот, у кого длинный язык.
– Вы знаете, как мы поступаем с такими?
– Не петушитесь, – сказал я. – Вы ко мне
обратились. Я вам ничего не предлагал.
– Замолчи, Панчо, – сказал сердитому тот, что
говорил первым.
– Он сказал, что мы будем болтать, – сказал Панчо.
– Слушайте, – сказал я. – Я вам говорил, что
не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут
болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может
болтать. Люди могут болтать.
– А китайцы не могут болтать? – сказал Панчо со
злостью.
– Они могут болтать, но я их не понимаю, – ответил
я ему.
– Значит, вы не хотите?
– Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
– Но вы не станете болтать? – сказал Панчо. Он
меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я
ему даже не ответил.
– Вы-то сами не из lenguas largas? – спросил он
все еще злобно.
– Кажется, нет.
– Это что такое? Угроза?
– Слушайте, – ответил я ему. – Охота вам
петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще
даже кофе не пил.
– Так вы уверены, что я режу людям глотки?
– Нет, – сказал я. – И вообще мне на это
наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?
– Да, я взбешен, – ответил он. – Я вас убить
готов.
– Тьфу, черт, – сказал я ему. – Да придержи
ты язык.
– Ну, будет, Панчо, – сказал первый. Потом мне: –
Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.
– Мне тоже очень жаль. Но я не могу.
Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были
красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было
похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае,
было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят кубинцы из богатых.
Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть
повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм,
блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он,
верно, просто нервничает.
Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел,
что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное
стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал
выстрелы, и – боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги.
Я прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за
края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У
одного был автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным
стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.
Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой
витриной. Два других спрятались за фургон компании «Тропическое пиво», только
что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи,
другая неистово мотала головой.
Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись
о тротуар. Негр с «томпсоном» пригнулся почти к самой земле и выпустил заряд
под фургон, – и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он
судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил в него из
дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему
тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.
Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие
фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще
заряд. Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны,
прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади, белый,
как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими
руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь, дважды выстрелил поверх
головы негра и один раз ниже.
