Теперь, значит, все было очень просто, если не считать Эдди.
Пьянчуга непременно будет болтать, как только хватит лишнего. Я сидел у
штурвала, и смотрел на Эдди, и думал: черт, ведь в нем и в живом проку не
больше, чем в мертвом, а с меня были бы взятки гладки. Когда я увидел его на
лодке, я решил, что мне придется с ним покончить, но потом, когда все так
хорошо сошло, у меня не хватило духу. А теперь, когда я смотрел на него, как он
лежит там, на койке, искушение было велико. Но я подумал, что не стоит портить
все дело таким поступком, о котором после пришлось бы жалеть. Потом я стал
думать о том, что он не значится в судовом журнале и что мне придется заплатить
за него штраф, и я не знал, как быть с ним.
Ну, времени, чтоб обдумать это, у меня было сколько угодно,
и я держал прямо вперед и потягивал из бутылки, которую принес Эдди. В ней было
немного, и когда я допил ее, я откупорил последнюю, которая еще оставалась у
меня, и, честное слово, было очень приятно сидеть у штурвала, и ночь была очень
хороша для переправы. В конце концов рейс все-таки вышел удачный, хоть много
раз казалось, что он обернется скверно.
Когда рассвело, Эдди проснулся. Он сказал, что чувствует
себя отвратительно.
– Стань на минутку к штурвалу, – сказал я
ему. – Я хочу посмотреть, что делается кругом.
Я пошел на корму и плеснул на нее водой. Но она была
совершенно чистая. Я поскреб шваброй за бортом. Я разрядил ружья и спрятал их
внизу. Но револьвер я оставил на поясе. Внизу все было в порядке, чисто, свежо
и никакого запаха. Только на одну койку попало из правого иллюминатора немного
воды; так что я закрыл иллюминаторы. Ни один пограничник на свете не учуял бы
теперь, что здесь были китайцы.
Я увидел полученные от агента бумаги в сетке, висевшей под
вставленным в рамку портовым свидетельством, куда я их сунул, когда вернулся на
лодку, и я вынул их, чтобы просмотреть. Просмотрев бумаги, я пошел на палубу.
– Слушай, – сказал я. – Каким образом ты
попал в судовой журнал?
– Я встретил агента, когда он шел в консульство, и
сказал ему, что я тоже еду.
– Пьяниц бог бережет, – сказал я ему, и я снял
смит-и-вессон с пояса и спрятал его внизу.
Я сварил внизу кофе и потом поднялся наверх и взял у него
штурвал.
– Внизу есть кофе, – сказал я ему.
– От кофе мне легче не станет, братишка. – И,
знаете, пришлось пожалеть его. Он и в самом деле выглядел неважно.
Около девяти часов прямо перед собой мы увидели маяк
Сэнд-Ки. Еще задолго до того нам стали попадаться танкеры, идущие в залив.
– Часа через два приедем, – сказал я ему. – Я
тебе заплачу по четыре доллара в день, как если бы Джонсон не надул нас.
– Сколько ты заработал этой ночью? – спросил он
меня.
– Всего только шестьсот, – ответил я ему. Не знаю,
поверил он мне или нет.
– А я тут не имею доли?
– Вот это твоя доля, – сказал я ему. –
Столько, сколько я сказал, а если ты когда-нибудь вздумаешь чесать язык насчет
прошлой ночи, я об этом узнаю и разделаюсь с тобой.
– Ты знаешь, что я не болтун, Гарри.
– Ты пьянчуга. Но как бы ты ни был пьян, попробуй
только болтать – не обрадуешься.
– Я надежный человек, – сказал он. – Зачем ты
со мной так говоришь?
– Попадется что-нибудь крепкое, так твоей надежности
ненадолго хватит, – ответил я ему. Но я больше не беспокоился из-за него,
потому что кто ж ему поверит? Мистер Синг жаловаться не пойдет. Китайцы тоже не
станут. Мальчику, который был с ними на лодке, это, знаете, тоже ни к чему. Он
побоится путаться в это дело. Эдди проболтается рано или поздно, но кто поверит
пьянчуге?
И потом, кто может что-нибудь доказать? Понятное дело, было
б куда больше разговоров, если б после всего увидели имя Эдди в судовом
журнале. Здорово повезло мне все-таки. Я бы мог сказать, что он упал в воду, но
разговоров было бы много. Да и Эдди тоже здорово повезло. Вообще здорово
повезло.
Тут мы подошли к краю Гольфстрима, и вода из синей сделалась
зеленоватой и прозрачной, и впереди уже видны были сваи на западных и восточных
Сухих Скалах, и радиомачты Ки-Уэст, и отель «Ла-Конча», торчавший среди
низеньких домов, и облако дыма там, где сжигают мусор. Маяк Сэнд-Ки был теперь
совсем близко, и видно было лодочную пристань и маленький док у подножия маяка,
и я знал, что нам осталось не больше сорока минут пути, и было приятно
возвращаться домой и знать, что на лето я остаюсь не с пустым карманом.
– Так как насчет того, чтобы выпить, Эдди? –
сказал я ему.
– Ох, Гарри, – сказал он. – Я всегда знал,
что ты мне друг.
Вечером я сидел в столовой, курил сигару, пил виски,
разбавленное водой, и слушал по радио Грэйси Аллен. Девочки ушли в театр, и
сидеть так было приятно, и клонило ко сну. Кто-то постучал в наружную дверь.
Мария, моя жена, встала со своего места и пошла отворить. Она вернулась и
сказала:
– Там этот пьянчуга, Эдди Маршал. Он говорит, ему нужно
повидать тебя.
– Скажи ему, пусть убирается вон, пока я сам его не
вышвырнул, – сказал я ей.
Она вернулась и села, и в окно, у которого я сидел, положив ноги
на подоконник, мне видно было, как Эдди прошел по улице под дуговым фонарем
вместе с другим пьянчугой, которого он подобрал где-то; оба качались на ходу, и
тени их под дуговым фонарем качались еще сильнее.
– Несчастные пьянчуги, – сказала Мария. – Мне
таких всегда жалко.
– Этот – счастливый пьянчуга.
– Счастливых пьянчуг не бывает, – сказала
Мария. – Ты сам это знаешь, Гарри.
– Да, – сказал я. – Пожалуй, что не бывает.
Часть вторая
Гарри Морган (Осень)
Глава 6
Они пересекли пролив ночью, и дул сильный норд-ост. Когда
рассвело, он увидел нефтеналивное судно, идущее из залива, и в лучах холодного
утреннего солнца оно было таким высоким и белым, что ему показалось, будто это
многоэтажный дом, поднимающийся прямо из моря, и он сказал негру:
– Что за черт, где мы?
Негр приподнялся, чтобы взглянуть.
– Ничего такого нет по эту сторону Майами.
– Ты отлично знаешь, что мы вовсе не шли на
Майами, – ответил он негру.
– Я и говорю, таких домов нет на Флоридских островах.
– Мы все время держали на Сэнд-Ки.
