Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя
пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять
шагов, выстрелил ему в живот из своего «томми», истратив, должно быть,
последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с
размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не
выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда негр взял
дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину
черепа. Ай да негр.
Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся
мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было. Вся эта история очень мне не
понравилась. Я юркнул прямо из-за стойки в кухню и черным ходом выбрался на
улицу. Я миновал площадь в обход, ни разу даже не оглянувшись на толпу, которая
сбежалась к кафе, прошел через ворота и вышел на пристань прямо к лодке.
Тип, который зафрахтовал ее, был уже там и ждал. Я рассказал
ему, что произошло.
– А где Эдди? – спросил Джонсон, этот самый тип,
который нас зафрахтовал.
– Как началась стрельба, я его больше не видел.
– Может быть, он ранен?
– Какого черта! Я же вам говорил, выстрелы попали
только в витрину. Это когда автомобиль их нагонял. Когда застрелили первого
прямо под окном кафе. Они ехали вот под таким углом…
– Откуда вы это все так хорошо знаете? – спросил
он.
– Я смотрел, – ответил я ему.
Тут, подняв голову, я увидел, что по пристани идет Эдди, еще
более длинный и расхлябанный, чем всегда. Он ступал так, словно у него все
суставы были развинчены.
– Вот он.
У Эдди вид был неважный. Он и всегда-то не слишком хорош по
утрам, но сейчас у него вид был совсем неважный.
– Ты где был? – спросил я его.
– Лежал на полу.
– Вы видели? – спросил его Джонсон.
– Не говорите об этом, мистер Джонсон, – сказал
ему Эдди. – Мне тошно даже вспоминать об этом.
– Выпить вам надо, – ответил Джонсон. Потом он
сказал мне: – Ну как, выйдем сегодня?
– Зависит от вас.
– Какая будет погода?
– Такая же, как вчера. Может быть, даже лучше.
– Так давайте выйдем.
– Ладно, как только принесут наживку. Мы уже три недели
возили этого молодчика на рыбную ловлю, и я пока не видел от него ни цента,
кроме сотни долларов, которые он мне дал еще до переезда на Кубу, чтобы
уплатить консулу, получить разрешение на выход из порта, запасти бензину и
кой-какой еды. Мы уговорились по тридцать пять долларов в день, рыболовная
снасть моя. Он ночевал в отеле и каждое утро приходил на пристань. Устроил мне
это дело Эдди, так что пришлось и его взять с собой. Я платил ему четыре
доллара в день.
– Мне надо запасти бензину, – сказал я Джонсону.
– Ну что ж.
– На это нужны деньги.
– Сколько?
– Галлон стоит двадцать восемь центов. Надо галлонов
сорок, не меньше. Это будет одиннадцать двадцать.
Он вынул пятнадцать долларов.
– Может, остальные засчитаем за пиво и лед? –
спросил я.
– Превосходно, – сказал он. – Пусть это идет
в счет моего долга.
Я подумал, что три недели – срок не маленький, но если ему
вообще можно верить, то не все ли равно, в конце концов. Конечно, лучше бы
рассчитываться каждую неделю. Но мне случалось и месяц возить в долг и потом
все получать сполна. Это была моя ошибка, но сначала я всегда соглашался ждать,
на радостях, что случился клиент. Только последние дни я начал беспокоиться, но
не стал ничего говорить, боясь, как бы он не рассердился. Если ему вообще можно
верить, так чем дольше он будет ездить, тем лучше.
– Бутылку пива? – спросил он, вскрывая ящик,
– Нет, спасибо.
Тут как раз показался на пристани негр, который наживлял нам
удочки, и я сказал Эдди, чтоб он приготовился отчаливать.
Негр с наживкой вошел в лодку, и мы отчалили и пошли к
выходу из гавани, а негр стал насаживать макрелей на крючки: он вставлял им
крючок в рот, пропускал его под жабрами, вспарывая бок, и, проткнув туловище
насквозь, выводил крючок наружу, потом завязывал рот, прижав его к проволочному
поводку, и накрепко привязывал крючок, так чтоб он не выскальзывал, и наживка
двигалась плавно, не вертясь.
Это был самый настоящий черный негр, подтянутый и мрачный, с
голубым амулетом на шее под рубашкой и в старой соломенной шляпе. На лодке он
больше всего любил спать и читать газеты. Но он был проворный и хорошо умел
наживлять удочки.
– Разве вы сами не умеете наживлять, капитан? –
спросил меня Джонсон.
– Умею, сэр.
– Зачем же вы берете негра?
– Когда пойдет крупная рыба, тогда увидите, –
ответил я ему.
– А что?
– Негр делает это проворнее, чем я.
– А Эдди не может это делать?
– Нет, сэр.
– По-моему, это лишний расход. – Он платил негру
доллар в день, и негр каждый вечер ходил танцевать румбу. Я видел, что его уже
клонит ко сну.
– Без негра не обойтись, – сказал я.
Тем временем мы уже миновали смаки, стоявшие на якоре против
Кабаньяс, и рыбачьи ялики, бросившие якорь, чтобы ловить рыбу с каменистого дна
у форта Морро, и я повел лодку туда, где чернел Мексиканский залив. Эдди достал
два больших поплавка, а негр наживил три удочки.
Гольфстрим подходил к самому мелководью, и когда мы
приблизились, вода казалась почти фиолетовой в частых водоворотах. Дул легкий
восточный ветер, и мы вспугнули много летучих рыб, знаете, таких больших, с
черными крыльями: они когда взлетают – точь-в-точь самолет на картинке,
изображающей трансатлантический перелет Линдберга.
Эти большие летучие рыбы – самый верный признак. Всюду,
насколько хватало глаз, виднелись кучки тех желтоватых водорослей, которые
показывают, что главное течение проходит на большой глубине; а впереди над
стаей мелких тунцов кружились птицы. Видно было, как тунцы выпрыгивают из воды:
маленькие, не больше двух-трех фунтов весу.
– Теперь можете закидывать, – сказал я Джонсону.
