Двадцать один патрон в магазине, это самое большее – четыре
очереди по пять, подумал он. Зевать не приходится. Ладно. Давай. Хватит тянуть,
размазня несчастная! О, черт, чего бы я не отдал за хороший глоток. Поздно,
теперь уже никаких глотков. Он протянул левую руку, отцепил первую ременную
петлю, схватился за спусковой крючок, отодвинул предохранитель и вытянул
автомат. Присев на корточки возле моторов, он тщательно прицелился в затылочную
ямку юноши, ясно различимую в свете нактоузного огня.
Пламя ярко вспыхнуло в темноте, и пули защелкали по
откинутой крышке люка и по мотору. Пока тело юноши тяжело сползало с табурета,
он обернулся и выстрелил в темную фигуру на левой скамье, почти приставив в
упор вздрагивающее огнедышащее дуло, так что запахло паленым сукном. Потом
повернулся кругом, чтобы всадить заряд во второго, который уже приподнялся на
локте и пытался выхватить револьвер. Он присел как можно ниже и оглянулся на
корму. Широколицего кубинца там больше не было. Оба стула стояли пустые,
выделяясь на фоне неба. Юноша не шевелился. Тут дело было верное. Один из
кубинцев бился на своей скамье. Другой, – он видел это краем глаза, –
лежал ничком, наполовину свесясь за борт.
Гарри попытался отыскать в темноте широколицего. Лодка
теперь кружилась на месте, и в кокпите стало немного светлее. Он затаил дыхание
и стал осматриваться. Вот он, наверное, эта тень в углу у самого пола. Он
вгляделся внимательнее, и тень шевельнулась. Это был он.
Он полз к нему. Нет, к тому кубинцу, который лежал, свесясь
за борт. Он хотел взять его револьвер. Пригибаясь почти к самому полу, Гарри
следил за его движениями, пока не увидел его совершенно отчетливо. Тогда он
выстрелил. Вспышка осветила колени и руки ползущего, и когда боп-боп-боп-боп
смолкло, Гарри услышал, как он судорожно бьется на полу.
– А, сукин сын, – сказал Гарри. – Сволочь
мордастая!
Ощущение холода внутри исчезло, и в сердце был знакомый
звонкий гул, и он пригнулся совсем низко и сунул руку под четырехугольный
бензиновый бак, чтобы достать новый магазин. Магазин он достал, но рука была
вся мокрая и быстро высыхала.
Пробил бак, сказал он себе. Нужно выключить моторы. Не
угадаешь, в каком месте бак течет.
Он выбросил пустой магазин, вставил новый и вылез наверх.
Когда он выпрямился с автоматом в руке, чтобы осмотреться,
прежде чем захлопнуть обрубком крышку люка, кубинец на левой койке, трижды
раненный в плечо, причем две пули прошли навылет и попали в бак, вдруг сел,
тщательно прицелился и выстрелил ему в живот.
Гарри качнулся назад и тяжело сел. Ему показалось, что его
ударили в живот дубинкой. Спина его уперлась в одно из железных гнезд, куда
вставлялись ножки стула, и когда кубинец выстрелил в него еще раз, расщепив
перекладину стула над самой его головой, он пошарил возле себя, нашел автомат,
осторожно поднял его, своим крючком придерживая приклад, и всадил половину
магазина в кубинца, который сидел, наклонившись вперед, и спокойно расстреливал
его. Тот бесформенной массой рухнул навзничь, а Гарри продолжал шарить по полу,
и, найдя широколицего, который лежал на спине, он крючком зацепил его голову и
повернул ее к себе, потом приставил к ней дуло автомата и спустил курок. Звук
от выстрела был такой, какой бывает, когда палкой ударишь по зрелой тыкве.
Гарри положил автомат и лег на пол.
– Я сволочь, – сказал он, губами почти касаясь
досок пола. – Я сволочь, и теперь мне пришел конец. «Нужно выключить
моторы, не то все сгорим, – подумал он. – Еще не все пропало. Еще
нельзя сказать, что все пропало. О, черт! Чтобы одна случайность испортила все
дело! Чтобы из-за одной случайности сорвалось! А, будь оно проклято! Будь ты
проклят, кубинская сволочь! Кто б мог подумать, что я не прикончил его?» Он
встал на четвереньки и, толкнув крышку люка так, что она с шумом захлопнулась
над моторами, пополз через нее вперед, к штурвальному сиденью. Он уцепился за
него и подтянулся, удивляясь тому, что может так свободно двигаться; потом,
стоя на ногах, вдруг почувствовал слабость и дурноту, наклонился вперед,
обрубком опираясь на компас, и повернул оба рычага. Моторы смолкли, и было
слышно, как плещется о борт вода. Больше ничего не было слышно. Лодка
повернулась поперек течения и закачалась на волнах, поднявшихся с северным
ветром.
Он повис на штурвале, потом опустился на сиденье и
прислонился к спинке. Он чувствовал, как все силы вытекают из него в долгом
приступе тошноты. Он расстегнул рубашку здоровой рукой и ощупал рану, сперва
ладонью, потом пальцами. Крови было очень мало. Вся пошла внутрь, подумал он.
Лучше не двигаться, тогда она, может быть, остановится.
Луна взошла, и он теперь мог рассмотреть, что делается
вокруг.
Разгром, подумал он, настоящий разгром, черт подери!
Лучше лечь самому, пока я не упал, подумал он и осторожно
сполз на пол.
Он лег на бок, и в это время лодка, качаясь, повернулась
так, что луна осветила ее всю.
Полным-полно, подумал он. Вот ведь как, полным-полно. Потом
он стал думать о том, что она теперь будет делать. Что Мария будет делать.
Может быть, ей выплатят награду. Будь он проклят, этот кубинец. Пожалуй,
как-нибудь она проживет. Она женщина с головой. Пожалуй, мы бы все как-нибудь
прожили. Пожалуй, это с самого начала была нелепая затея. Я откусил больше, чем
мог прожевать. Не надо было мне лезть в это дело. Но ведь я обдумал все до
конца. Никто не узнает, как это случилось. Если б я мог что-нибудь сделать для
Марии. Куча денег здесь, на лодке. Я даже не знаю сколько. С такими деньгами
всякий мог бы жить, ни о чем не думая. Наверно, береговая охрана растащит их.
Половину, во всяком случае. Если б можно было дать знать моей старухе о том,
что случилось. Что же она станет делать? Не знаю. Верно, нужно было мне искать
работы где-нибудь на заправочной станции, что ли. Нужно было мне бросить думать
о лодке. Теперь с лодкой честно денег не заработаешь. Хоть бы ее не качало,
чертову колоду! Хоть бы перестало ее качать! А то у меня внутри все ходит вверх
и вниз. Я, и мистер Краснобай, и Элберт. Все, кто только был причастен к этому.
И вся эта сволочь тоже! Должно быть, это дело такое. Такое уж это несчастное
дело! Пожалуй, для такого, как я, самое подходящее было бы держать заправочную
станцию. Черта бы я сумел держать заправочную станцию. Вот Мария – та
что-нибудь такое сумеет. Она уже теперь стара, чтоб трепать хвостом. Если б
только эту чертову колоду не качало.
Ладно, нужно только быть поспокойнее. Как можно спокойнее.
Говорят, если не пить воды и лежать неподвижно. Главное, говорят, если не пить
воды.
Он посмотрел на то, что было видно в свете луны.
Что ж, убирать ведь мне это не придется, подумал он.
Поспокойнее. Вот все, что от меня требуется. Поспокойнее. Как можно спокойнее.
Все-таки еще не все пропало. Если лежать неподвижно и не пить воды.
