Потом она выпрыгнула еще раз и другой, прямая, как столб,
всем туловищем кидаясь прямо на нас и при падении высоко разбрызгивая воду.
Леса туго натянулась, и я увидел, что она плывет опять к берегу, и видно было,
как она поворачивает.
– Вот теперь начнется гонка, – сказал я. –
Если она станет рваться, я наддам ходу. Держите тормоз совсем свободно. Лесы на
катушке еще много.
Наша рыбина поплыла на северо-запад, как полагается всякой
крупной рыбе, и, ух ты, до чего же она рвалась! Она стала прыгать большими
скачками и всякий раз ныряла, рассекая воду с таким всплеском, точно
быстроходная лодка при большой волне. Мы шли за ней. Я стоял у штурвала и не
переставал орать на Джонсона, чтобы он свободно держал тормоз и сматывал
побыстрее. Вдруг я увидел, что его удочка подскочила и леса повисла. Кто не
понимает, не заметил бы этого, потому что леса своей тяжестью все-таки тянула
удочку. Но я-то понимаю.
– Ушла, – сказал я ему. Рыба все еще прыгала и
продолжала прыгать, пока не скрылась из виду. Это была в самом деле
великолепная рыба.
– Но я чувствую, как она тянет, – сказал Джонсон.
– Это тяжесть лесы.
– Сильно тянет. Может быть, она издохла?
– Посмотрите, – сказал я. – Вон она прыгает. –
В полумиле от нас было видно, как она фонтаном разбрасывала вокруг себя воду.
Я тронул тормоз его катушки. Он был завинчен до отказа. Леса
не сматывалась. Она должна была лопнуть.
– Разве я вам не говорил, чтобы вы держали тормоз
свободно?
– Но она все тянула.
– Ну и что же?
– Ну и я завинтил тормоз.
– Слушайте, – сказал я. – Если не отпускать
лесу, когда рыба так рвется, леса непременно лопнет. Нет такой лесы, которая
могла бы выдержать. Раз рыба требует, нужно отпускать. Тормоз нужно держать
совсем свободно. Иначе такую рыбу не удержать даже гарпунной веревкой. А наше
дело не отставать от нее, пока не кончится гонка, чтобы она не смотала всю
лесу. А когда кончится гонка и она уйдет на дно, тогда можно завинтить тормоз и
выбирать лесу.
– Значит, если б леса не лопнула, я бы поймал ее?
– Могли бы поймать.
– Она же не может прыгать так без конца.
– Она еще не то может. Только когда кончится гонка,
начинается самая борьба.
– Ну давайте поймаем другую, – сказал он.
– Раньше надо выбрать лесу, – ответил я ему. Мы
успели зацепить и упустить рыбу, а Эдди все спал. Теперь только Эдди пришел на
корму.
– Что случилось? – спросил он.
Эдди был когда-то хорошим матросом, пока не спился, но
теперь он никуда не годится. Он стоял передо мной, длинный, вислогубый, со
впалыми щеками, с беловатыми сгустками в углах глаз, с выгоревшими на солнце
волосами. Я знал, что ему до смерти хочется опохмелиться.
– Возьми выпей пива, – сказал я ему. Он вытащил из
ящика бутылку и выпил.
– Что ж, мистер Джонсон, – сказал он. – Я,
пожалуй, еще вздремну. Очень вам благодарен за пиво, сэр. – Ай да Эдди.
Рыба его нимало не интересовала.
А около полудня мы подцепили еще одну, но она ушла. Видно
было, как крючок взлетел футов на тридцать, когда она выбросила его.
– Опять я что-нибудь не так сделал? – спросил
Джонсон.
– Нет, – сказал я. – Просто она выбросила
крючок.
– Мистер Джонсон, – сказал Эдди, который тем
временем проснулся, чтобы выпить еще бутылку пива, – мистер Джонсон, вам
просто не везет. Может, вам везет в любви. Погуляем с вами вечерком, мистер
Джонсон? – Затем он снова пошел на бак и улегся.
Часов около четырех, на обратном пути, когда мы шли совсем
близко к берегу и против течения, – оно бурлило, как в мельничном лотке, а
солнце светило нам в спину, – у Джонсона клюнула такая большая черная
меч-рыба, какой я никогда не видал. Мы поймали четырех маленьких тунцов, и негр
насадил одного из них на крючок Джонсона. Это была неплохая наживка, только
очень громко плескалась за кормой.
Джонсон снял с себя пояс и положил удилище на колени – у
него устали руки, оттого что он все время держал его на весу. Устав следить за
лесой, которую оттягивала крупная наживка, он завинтил тормоз, когда я
отвернулся. Я понятия не имел, что он его завинтил. Мне не нравилось, как он
держит удилище, но неохота было все время ворчать на него. К тому же, когда
тормоз открыт, леса сматывается, так что это не опасно. Но по-настоящему так
рыбу не ловят.
Я стоял у штурвала и вел лодку вдоль главной струи к тому
месту напротив старого цементного завода, где она опускается на большую глубину
и образует невдалеке от берега что-то вроде воронки, и там всегда полно мелкой
рыбы для наживки. Вдруг я увидел впереди фонтан брызг, как от бомбы, и меч, и
глаз, и раскрытую пасть, и огромную красно-черную голову черной меч-рыбы. Ее
спинной плавник весь торчал над водой, высотой чуть не с оснащенное судно, и
хвост тоже весь высунулся из воды, когда она бросилась на нашего тунца. Меч у
нее был толщиной с бейсбольную биту и скошен кверху, и, когда она схватила наживку,
поверхность океана широко раздалась перед ней. Она была вся черная с красным, и
каждый глаз у нее был с суповую чашку. Огромная была рыбина. Бьюсь об заклад,
она потянула бы тысячу фунтов.
Я заорал на Джонсона, чтоб он отпустил лесу: но прежде, чем
я успел вымолвить слово, я увидел, как Джонсон взлетел на воздух, точно
вздернутый подъемным краном, и еще секунду он держался за свое удилище, но
удилище согнулось, как лук, а потом, распрямившись, ударило его толстым концом
в живот, и вся снасть полетела за борт.
Тормоз был завинчен до отказа, и когда рыба дернула,
Джонсона сорвало с сиденья, и он не мог удержать удочку. Удилище лежало у него
на правом колене и толстым концом было подсунуто под левое. Если б он не снял
пояса, его бы стащило в воду.
Я выключил мотор и пошел на корму. Он сидел и держался за
живот, куда угодил конец удилища.
– Пожалуй, на сегодня хватит, – сказал я.
– Что это было? – спросил он меня.
– Черная меч-рыба, – сказал я.
– Как это случилось?
– Вы лучше подсчитайте, – сказал я. – Катушка
стоила мне двести пятьдесят долларов. Теперь такая стоит еще дороже. Удочка
стоила сорок пять. Там было без малого шестьсот ярдов лесы в тридцать шесть
нитей.
Тут Эдди хлопнул его по спине.
– Мистер Джонсон, – сказал он, – вам просто
не везет. Первый раз в жизни вижу такое.
