– Говорите, Гарри, – сказал командир. –
Расскажите нам, кто это сделал? Как это все случилось?
– Человек, – сказал Гарри, пытаясь что-то
объяснить, глядя прямо на него своими узкими глазами.
– Четыре человека, – сказал командир, желая помочь
ему. Он снова смочил ему губы, выжимая полотенце, так что несколько капель
попало в рот.
– Человек, – поправил Гарри; потом остановился.
– Ну, хорошо. Человек, – сказал командир.
– Человек, – сказал Гарри снова, очень медленно,
без всякого выражения, с трудом шевеля пересохшими губами. – Как все идет
теперь как все стало теперь что бы ни было нет.
Командир посмотрел на помощника и покачал головой.
– Кто это сделал, Гарри? – спросил помощник. Гарри
посмотрел на него.
– Не надо себя морочить, – сказал он. Командир и
помощник оба наклонились над ним. Вот сейчас он скажет. – Все равно что на
машине переваливать через горы. По дороге там, на Кубе. По всякой дороге.
Везде. Так и тут. Как все идет теперь. Как все стало теперь. Ненадолго да
конечно. Может быть. Если повезет. Человек. – Он остановился. Командир
опять покачал головой, глядя на помощника; Гарри Морган посмотрел на него без
всякого выражения. Командир снова смочил Гарри губы. На полотенце остался
кровавый след.
– Человек, – сказал Гарри Морган, глядя на них
обоих. – Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один. –
Он остановился. – Все равно человек один не может ни черта.
Он закрыл глаза. Потребовалось немало времени, чтобы он
выговорил это, и потребовалась вся его жизнь, чтобы он понял это.
Он лежал неподвижно, глаза его снова открылись.
– Пойдем, – сказал командир помощнику. – Вам
правда ничего не нужно, Гарри?
Гарри Морган посмотрел на него, но не ответил. Он ведь
сказал им, но они не услышали.
– Мы еще зайдем, – сказал командир. – Лежите
спокойно.
Гарри Морган смотрел им вслед, когда они выходили из каюты.
В штурвальной рубке, глядя, как небо темнеет и от маяка
Сомбреро ложится на воду светлая дорожка, помощник сказал:
– Страх берет, когда он вот так начинает бредить.
– Жалко парня, – сказал командир. – Ну,
теперь мы уже скоро будем на месте. В первом часу мы его доставим. Если только
не придется убавить ход из-за лодки.
– Вы думаете, он выживет?
– Нет, – сказал командир. – Хотя – кто знает.
Глава 24
Большая толпа собралась на темной улице за железными
воротами, преграждавшими доступ в бухту, где прежде была база подводного флота,
а теперь гавань для морских яхт. Сторож-кубинец получил распоряжение никого не
пропускать, и толпа напирала на ограду, чтобы сквозь железный переплет
заглянуть в темное пространство, освещенное огнями яхт, стоявших у причалов.
Толпа была спокойна – насколько может быть спокойна толпа в Ки-Уэст. Яхтсмены,
работая плечами и локтями, протолкались к воротам и хотели пройти.
– Эй! Входить не разрешается, – сказал сторож.
– Что еще за новости? Мы с яхты.
– Никому не разрешается, – сказал сторож. –
Отойдите от ворот.
– Не валяйте дурака, – сказал один из молодых
людей и, оттолкнув его, пошел к пристани.
Толпа осталась за воротами, и маленький сторож смущенно и
беспокойно прятал от нее свою фуражку, длинные усы и попранный авторитет, жалея
о том, что у него нет ключа, чтобы запереть ворота; а яхтсмены, бодро шагая к
пристани, увидели впереди и потом миновали группу людей, ожидавших у причала
береговой охраны. Они не обратили на нее внимания и, минуя причалы, где стояли
другие яхты, вышли на причал номер пять, дошли до трапа и при свете прожектора
поднялись с грубо сколоченных досок причала на тиковую палубу «Новой Экзумы».
В кают-компании они уселись в глубокие кожаные кресла, у
длинного стола с газетами и журналами, и один из них позвонил стюарду.
– Шотландского виски с содовой, – сказал
он. – А тебе, Генри?
– Тоже, – сказал Генри Карпентер.
– Зачем поставили этого остолопа у ворот?
– Понятия не имею, – сказал Генри Карпентер.
Стюард в белой куртке принес два стакана.
– Поставьте пластинки, которые я вынул после
обеда, – сказал Уоллэйс Джонстон, владелец яхты.
– Простите, сэр, я, кажется, их убрал, – сказал
стюард.
– А, черт бы вас побрал, – сказал Уоллэйс
Джонстон. – Ну, тогда поставьте Баха из нового альбома.
– Слушаю, сэр, – сказал стюард. Он подошел к
шкафчику с пластинками, вынул один альбом и направился с ним к патефону.
Раздались звуки «Сарабанды».
– Ты сегодня видел Томми Брэдли? – спросил Генри
Карпентер. – Я его видел вечером на аэродроме.
– Я его терпеть не могу, – сказал Уоллэйс. –
Как и эту потаскуху, его жену.
– Мне Helene нравится, – сказал Генри
Карпентер. – Она умеет наслаждаться жизнью.
– Ты это испытал на себе?
– Конечно. И остался очень доволен.
– Ни за какие деньги я бы не стал с ней
связываться, – сказал Уоллэйс Джонстон. – И зачем она вообще здесь
живет?
– У них здесь прекрасная вилла.
– Очень славная эта гавань, уютная, чистенькая, –
сказал Уоллэйс Джонстон. – А правда, что Томми Брэдли – импотент?
– Не думаю. Про кого это не говорят. Он просто лишен
предрассудков.
– Хорошо сказано. Она, во всяком случае, их лишена.
– Она удивительно приятная женщина, – сказал Генри
Карпентер. – Она бы тебе понравилась, Уолли.
– Едва ли. Она – воплощение всего, что мне особенно
противно в женщине, а Томми Брэдли – квинтэссенция всего, что мне особенно
противно в мужчине.
– Ты сегодня очень решительно настроен.
– А ты никогда не бываешь решительно настроен, потому
что в тебе нет ничего определенного, – сказал Уоллэйс Джонстон. – У
тебя нет своего мнения. Ты даже не знаешь, что ты сам такое.
– Не будем говорить обо мне, – сказал Генри
Карпентер. Он закурил сигарету.
– Почему, собственно?
